Я забросал сырой землей мягкий пепел и, включив фонарик, пошел сквозь папоротник домой. Вздрагивающий круг света засвечивал белых бабочек-мотылей, перелетающих с ветки на ветку.
Хотя я и смотрел на мелькание этих бабочек, все равно бормотал невесть откуда взявшиеся слова:
— Забытые боги… Забытые боги…
Чурбак
На лес за ручьем я поглядывал, но всякий раз мотал головой и взгляд от него отводил. Абсолютно непролазный, "сам в себе". Все "этажи" густы — сначала валежником: упавшими деревьями и верхними опавшими сучьями, устлавшими землю, подростом, потом хвойным и лиственным молодняком (что с меня и выше ростом), кустами; сквозь средний и верхний этажи взгляд не проникал, и только задрав голову, можно было увидеть на мгновение открывшийся синий лоскут неба.
Мне нужен был чурбак, нужно было, если точнее сказать, дело. Пойду-ка я все-таки за ручей. Отыщу, даст бог, недалеко, дерево, что упало до времени, и выпилю из него чурбак. Прикачу его. Колоть подсохшие звонкие полешки на нем — одно удовольствие. Чтобы их подсушить, давно уже пора поколоть. Да и мало ли для чего чурбак понадобится еще.
И утром следующего дня я проверил бензопилу, взял топорик, сунул их в заплечный мешок и перешагнул ручей, границу уже освоенного мной леса, где тропинка, и дикого. Нога немедленно утонула в мягкой земле под слоем прошлогодней листвы. Шаг, другой, третий…
Грибов здесь быть не может. Грибы любят воздух, сень, которую сменяет на минуты солнечный луч, низкую траву, ветерок, какой-то простор, хотя и прячутся порой в тень, разрастаясь во влажности в высоту и ширину. Отодвинешь еловую нижнюю ветку, а там, под надежным навесом…
(Тут я сделаю небольшое отступление, скажу о грибах сокровенное. Найденный тобой гриб отличается от купленного на базаре, хоть и тоже лесного, вот чем. Собственноручно уложенный в корзину гриб это: твое хождение по лесу, разглядывание всего-всего, чем богат лес — корней дерева, похожих на могучие мускулы, пристроившейся травы под ним, бледного цветка в густой тени, сережек бересклета, созревшего лесного шампиньона, похожего упругостью и тониной на японский зонтик, ковра рыжей опавшей пружинистой хвои под соснами, качнувшейся вдруг ветки дальнего куста (кто там?!), легкое потрясение от ударившего по ноздрям земляничного запаха поляны посреди леса…
И вот он, гриб! Тот самый, ради которого столько пройдено, рассмотрено, набормотано, гриб, к которому ты наклонился и бережно и благоговейно срезал у самого основания. Понюхал его и, может даже, поцеловал в шляпку, на краю которой белеют следы беличьих зубов.
Когда дома достанешь его из корзины, с ним вместе достаешь целый лес, те три-четыре счастливых часа, что там пробыл. Плюс еще ту первородную радость, что испытал, когда увидел круглую шляпку долгожданного гриба.
А у купленных на базаре грибов этой ауры в помине нет. Ничего при виде каждого при готовке дома в глазах не возникнет. Кто их продает, тот оставляет свои впечатления при себе, а для тебя они — только продукт для жарки).
Шагая через валежник, продираясь сквозь кусты, отодвигая от лица ветки деревьев, я осматривал каждое лежащее на земле дерево. Нет, далеко я не пойду, хотя на чурбаке меня уже заклинило. Ну его к чертям этот чертов лес! И ведь рядом с шоссе! И не так уж далеко от города! Нет чтоб кому-то потоптать его чуть, проложить тропы, разглядывая диковинные картинки там и сям. Здесь ведь первобытье, древность, начало мира, нетронутость, самовластье, невероятная изобретательность каждого ростка, здесь рядом исполин и былинка, здесь кланы, вражда, дружба, соседство, терпимость и нетерпимость, борьба за пространство, свет и воздух, здесь жизнь и смерть и снова жизнь во что бы то ни стало…
Здесь сила и слабость, тяга, как к магниту, к солнечному свету, ожидание пчелы…
Здесь неторопливость, терпение и ожидание своего часа.
…что у меня за отношение к деревьям леса, куда я… иногда? порой? всегда? тянусь (влекусь), где я… чувствую? ощущаю? предполагаю? ищу? Бога? Некую силу? Исток? Причину? Покой? Умиротворение? Уверенность? Что?!
Знаю лишь: деревья леса мне необходимы — как другому необходимы строчки Библии, икона, молитва, посещение храма, исповедь.
Вон снова упавшее дерево, я завернул к нему. Осталась только кора, наполненная губкой, в которую превратилась древесина; этот, все еще поблескивающий панцирь долго будет лежать здесь не меняясь — так, наверно, в далекие времена лежали латы рыцарей, убитых или умерших вдали от дорог.
Вот другое — со сгнившей сердцевиной, наверху, конечно, дупло, в нем остатки гнезда: сухая трава, пух, шерсть.