Третье — это, ударившись о землю, распалось вдоль ствола, тоже, видать, гнилое.
Я, все-таки, боясь змей, трогал стволы ногой осторожно, но ничего, кроме крупных сколопендр, жуков и всякой длинноусой мелочи, греющейся наверху, не замечал. Четвертое дерево, падая, зацепилось верхушкой ствола за толстый сук соседнего, сердобольного, и так и осталось в упоре на него.
(Текст мой густ, но и лес, по которому я пробираюсь, густ…)
Запах леса здесь сгустился, ничего чужого — только запахи древесной шкуры, травы, зеленой листвы и палой, и земли, конечно. Еще, наверно, в него примешаны острые ароматцы всей живности, обжившей упавшие деревья. Я почувствовал дух того, вздыхающего по вечерам огромного существа, которое, может быть, и есть лес.
Пятое дерево было тем, что я искал. Здоровое, оно по неизвестной причине сломалось у самого основания и упало. От него и пахло здоровьем, особенно на месте острозубого излома — свежеоструганной доской. Порыв ветра его сломал? Нет, рядом все целые. Инфаркт?
Уф, сказал я себе и сел на ствол. И тут же увидел убегающий прямо из-под моих кроссовок мутной воды ручеек. Я вскинул ноги вверх. Змея!!! Уж не ты ли вчера-позавчера ужалила это дерево? Змея была гремучка — с толстым туловищем, серая, даже не серая, а цвета прошлогодних листьев, сволочь, но с ярким зигзагом узора (бог пометил гадину) на спине. Трещотки я не увидел. Такая толстенная может уложить и слона.
Я увлекся созерцанием леса и забыл об осторожности. Мог бы здесь и остаться, как те рыцари, от которых лишь панцири поблескивают на дневном свету.
Ну, слава богу, ушла. Едва ли вернется, это не в их правилах. Но что, если здесь ее гнездо? Я сделал шаг и другой в сторону утекаюшей змеи. Она продолжала струиться — прямо в густой кустарник. Скрылась в нем. Я почувствовал, что взмок. Не вернется, подождет, пока я уйду.
Я снова сел на ствол, потому что ноги дрожали — то ли устал, то ли перетрусил. Одно дело — быть укушенным змеей на людях, другое — в лесу, да еще отшельнику. Кому придет в голову искать меня в этой чащобе? Впрочем, гремучки жалят смертельно.
После была работа. Без приключений. Просто работа. Два распила толстого ствола, шум пилы, от которого, наверно, лес трясся от негодования.
Вот, распилил наконец. Красивый чурбак: ровный (чтобы лучше катился), сантиметров 70 длиной. Тяжелый. Можно было выпилить и покороче. Но все дрова мои коротенькие, этот будет удобнее. Только как его, дьявола, переть?
Можно кантовать. Можно катить — какое-то время руками, но лучше ногами. А когда устану, рычагом. Можно бы и взвалить на плечо, но в рыхлой земле я могу оступиться и опасно упасть. Один в лесу — это не шутка.
Вот и топорик пригодился. Вырубив рычаг, я уложил инструменты в вещевой мешок, но не закинул его за спину, а присел, на дорожку, на чурбак. Оглядел лес. Он не пускает в себя. Он "сам в себе", человек ему незнаком и чужд. Так я думал, но тут же появилась противная мысль: не может быть, чтобы в этом лесу не было прогалины, лужайки, холма, озера, болота наконец! Соснового бора. Ну хотя был оврага!
Надо будет еще раз пойти в лес, уже всерьез, что ж это я — живу рядом с таким чудищем и не исследую его? Надо, надо пойти еще раз!
Приняв решение, я встал и взялся за чурбак. Поставил для начала "на попа". Ладный, но уж очень тяжелый, сырой. И — принялся, ради пробы, кантовать. Потом вернулся за рычагом, но пока что покатил ногами. Вот пошел в дело и рычаг…
Дорога была на этот раз вдвое длиннее, потому что кустарники приходилось обминать.
Какую распрекрасную радость я испытал, увидав свой ручей! Дуб, ручей, примятую траву у моего дерева, след от костерка — это, братцы, уже становится "домом". Для сердца уголком, вот чем! Особенно после такой работы. Последними усилиями я перевалил чурбак через ручей и с ощущением выполненной работы привалился спиной к дубу. Вытянул ноги. Услышал плеск воды. Почувствовал дуновение ветерка.
Лес справа от меня снова стоял неподвижной стеной; шевельнулась, правда, веточка невысокой елки, но это она занимает прежнее, после моего прохода, положение. Шевельнулась и замерла — словно опустилась щеколда на двери.
Зато слева уже заметна глазу тропинка, ведущая к дому.
Полчаса заслуженного отдыха, потом еще немного возни с чурбаком — и вот он утвердился возле сарая. Честное слово, необходимая деталь в картине! И не так уж глупа моя затея. Раз есть камин, есть дрова, то как не быть чурбаку?..
Ну, что мне еще нужно для счастья?
Обед, обед!
Руки дрожали, когда я брался за кастрюльку, чтобы налить в нее воды и сварить гречку, когда я открывал банку с говядиной, когда доставал из кулька нарезанный хлеб, но это довольно быстро прошло.