Валерин дом в Одессе стоял почти рядом с улицей Красная Армия (в старину и ныне Преображенской), напротив сильно разбитого в войну Дома офицеров. Сколько я его помню, здание не ремонтировали (не было, видимо, таких средств), окна его были заколочены и само оно обнесено забором. Валера, чему-то кстати, рассказал мне, что после войны они, пацаны, пробирались внутрь и лазили там, находя интересные для себя вещи, вроде ржавого нагана или даже маузера. Проникли в полузасыпанный обломками камня подвал и обнаружили там остатки военного музея. А среди оставшихся в целости экспонатов музея увидели пыльную стеклянную банку, плотно закупоренную и опечатнную. В бутыли плескалась какая-то жидкость и что-то там неопределенное плавало… Пацаны прочитали наклейку: "Сердце бессмертного героя Гражданской войны А.Я. Пархоменко". Открыли — пахнуло спиртом…
Я, услышав это, слегка обмер.
— Ну и что вы с сердцем сделали?
— Выбросили, — ответил безмятежный тогда Валера, — а спирт выпили.
А теперь скажите мне: если бы вы, зная неуемный, атакующий всё и вся характер Валеры и ломая голову над отгадкой его, характера, начала, над его потаенными глубинами, услыхали вовремя эту историю — разве б не подумали случайной мыслью, что "настойка" на сердце отважного кавалериста раз и навсегда опьянила жизнь нашего одессита?
Если взглянуть на эту загадку "с точки зрения с техни-спихни-с толкалогической", то почему бы и нет?
Друг его с детства, поэт N, опубликовавший с дюжину книжек там и сям, говоря о Валере, посетовал как-то, что безусловно талантливый этот человек, не состоялся… Я думаю, что поэт этот, проведший жизнь над листом бумаги, многое упустил, а уж Валера-то жил как хотел, и кайфы он ловил, ходя, к примеру, под парусом на своем дубке и переживая с лихой командой страшнейшие штормы, а после пьянствуя на берегу в поселке Новый свет, во сто крат большие.
И влюблен он был, будучи уже женатым (кто не грешен, бросьте в него — или в меня — камень), в одну "верхнюю" акробатку, которая "лепила" в свете лунного луча "мостик" на перевернутой шлюпке, а он, сидя на песке, смотрел, очарованный…
И песни его исполнялись на эстраде…
И Высоцкому он аккомпанировал в ресторане…
И плакал над второй частью 23 концерта Моцарта…
И выбирал в жизни только то, что было ему "в цвет", а на другое — плевал, за что Станислав Рассадин, тоже внимавший Валериным перлам, сказал о нем: это человек, который сделал из своих хобби профессию.
Но это всего лишь предисловие к тому, что я хотел рассказать.
Как-то Валера услыхал, что в кругу его знакомых в Одессе ходит по рукам (о компьютерах тогда не слыхали) старинная рукопись, бесценный документ, которому чуть ли не сто лет, — дословная запись 25-этажного моряцкого мата. Любой бы им заинтересовался, а Валера — тот просто загорелся. Среди своих — слой, прослойка людей, узнающих друг друга даже на улице (по одежде, походке, повадкам) — Вассерман был человек достаточно авторитетный, и скоро он на этот документ вышел и переписал его.
Этот мат, понял Валера, читая документ, мог родиться только в безбрежных морских просторах, когда который день подряд вокруг только волны, волны, волны, изредка чайка… и идет, представим себе, по палубе боцман, "крутя суровый ус", а тут матрос-салага и сачок забрался под шлюпку на ботдеке и давит, давит, ледащий, клопа, давит…
— Ах ты распронае….
И тут обоим становится интересно: боцману важно донести до ледащего матроса (и до штилевых уже пятые сутки небес) всю поэму, не пропустив ни коленца и не растеряв взятого поначалу пыла:
— …в-три-господа-и двенадцать-апостолов-да-не-скопом-а-поочередно: в-святого-Николая-угодника-покровителя-моряков…
Матрос же поневоле развесил уши, потому что с настоящим искусством сталкивается впервые, а кроме того, в речи боцмана кладезь морской науки:
— В стеньгу, в форштевень и ахтерштевень, в выбленки и шпигаты, в шпангоуты и стрингера, а такоже в якорную цепь вплоть до жвака-галса…
25-этажный, без передыху, без запинки, боцманский, отдраенный, как медяшки, отлакированный, фосфорящийся, как вода в море в августе, мат был Валерой переписан и отпечатан на чьей-то машинке.
Как поступили бы вы, заполучив этот документ? Запрятали б в сборник стихов И.С. Баркова либо прикрепили к "Заветным пословицам и поговоркам В.И.Даля" и показывали время от времени приятелям? Но Валера Кузнецов (Вассерман) одессит. И стал он этим бесценным товаром, попавшим трудным путем в его руки… торговать. Стал распространять его, не забывая о себе. Потому что, оказывается, многим-многим людям нужна была эта формула, этот старинный рецепт исцеления от множества болей и болячек, эта точка зрения как на распиздяя-матроса, так и на все мировые проблемы, включая вашу (нашу) сегодняшнюю…