Этот вечер и ночь я провел в его доме, где собрались все наши, их голоса отодвинули мою хибару далеко-далеко, в какой-то, скорее всего, случайно увиденный фильм, где перед тазом с мутной водой нахохлился человек с перевязанным горлом и не сводил глаз с кругов от падающих с потолка капель
Настоящий я, вчерашний и завтрашний, сидел за наскоро накрытым столом, видел развеселые лица вокруг и время от времени поднимал рюмку за то хорошее, что непременно случится уже в этом году.
Таково было чудо Генкиного стука в дверь развалюхи, затеряной у черта на куличках…
Крокодилом Гену прозывали за имя (был тогда на слуху мультфильм "Крокодил Гена"), но больше, я думаю, за то, что собирал он в своем доме людей, которые превыше других богатств ценили дружбу, и круг их долго не распадался.
…А потому, верно, всплывает то воспоминание, тот жутковатый вечер и тот стук в дверь, что в Нью Йорке, так и не дождался я ни свирепой февральской метели, заметающей окна и грозящей завалить стены, ни — и это самое печальное — неожиданного прихода в провальный день старого приятеля, что не мыслит мужского визита без традиционной бутылки водки.
И вот что еще скажу. Бог его знает, как он передается — сигнал то ли бедствия, то ли другой, но то, что он передается без электрических проводов, я знаю не только по этому случаю…
Домой я пришел, все еще слыша стук в дверь, похожий на удар вьюги, а после видя в проеме двери Генку в заснеженном полушубке.
Вот куда занесли меня мои мысли, которым названивал, как бубенец на шее почтовой лошади, колокольчик ручья.
В моем доме было очень тихо. Впрочем, когда я вошел, замурлыкал холодильник. Я намеренно стал наполнять кухню звуками: покашлял, шаркнул раз и другой подошвами, сказал чему-то: "Ну-ну", стукнул зачем-то в дверь комнаты, шумно вынул полную бутыль из шуршащей сумки, потом, крякая, вымыл руки под краном и ополоснул лицо. Запел Окуджавино: "Вы слышите: грохочут сапоги…".
После обеда прилег на диване; в наступившей тишине услышал ровное гудение машин на шоссе, сливающееся в гул. "Ходики, что ли поискать в магазине? Бывают ли еще? — подумал сонно. — Или собаку купить?"
Потом пришел вечер, я заметил это по тому, что лес стал неожиданно темнеть, хотя луг был еще светел; но и он — теперь я наблюдал за ним — угасал на глазах, оставляя из всех цветов только желтый и белый. Фиолетовые островки ирисов сливались с зеленью осок, потом исчезли розовые пятнышки гвоздик; дольше всех держался, освещая луг, коровяк, барская свеча, царский скипетр, но и он скоро стал черным силуэтом.
И вот темнота уже роится, сеется мелкой сажей, сгущая воздух, постепенно накрывая луг и дальние кусты.
Машины на хайвее давно уже включили фары и задние огни.
Я сижу на крылечке, мечтаю о трубочке с табаком; в комнате за моей спиной стоят телевизор и компьютер, но я, упрямясь, не хочу их включать. Они понесут меня по свету с той же скоростью, что машины, лучше я к ним не пойду.
Колодец
На этот раз к ручью я направился с лопатой и топориком на всякий случай. Прихватил с собой бутерброд с колбасой и сыром и небольшой термос с крепким, к какому привык, чаем.
Яму я решил выкопать метрах в пяти от родника, оставив фонтанчик из песка нетронутым. Чтобы выкопать ее, мне пришлось для начала отвести ручей в сторону. Я прорыл четрехметровой длины борозду от русла ручья до понижения земли, потом перекрыл русло большим плоским камнем, и ручей послушно повернул вправо, в борозду, трудолюбиво углубляя ее и ускоряя бег.
Копать яму было трудно из-за камней, которыми была пересыпана лесная земля, а после глина, их приходилось выковыривать, разбивать, приговаривая разные полезные для такого случая слова, крякая и ухая… Добро, что черенок лопаты был прочен, его я похвалил, помянув американцев за качество каждой вещи.
Хорошая работа, нет ни одной незадействованной мышцы. Я быстро взмок, сбросил рубаху. Отдыхая, нависал над ручьем и ополаскивался. Ну и водичку ты припас для меня, роднуля, — говорил я ручью, — ну и водичку!
И все-таки с отвычки часа через два я устал. Посидел, съел бутерброд, выпил крепкого чая. Попытался поковыряться еще, но понял, что запас сил на сегодня истрачен, и решил распрекрасное это дело продолжить завтра. Проверил и укрепил еще двумя камнями запруду, подправил борозду; всё шло по-моему.
Назавтра дно цилиндрической, метровой глубины ямы я выложил плоскими камнями, стараясь подобрать плитки одна к другой, вот так… вот так… Получилось даже красиво.
И тут, любуясь кладкой, догадался: бока моего колодца, если их подпереть кольями, тоже можно покрыть камнем, благо его под рукой сколько угодно. Я побродил по лесу, подыскивая подходящие мне сучья и ветки. Обострил их топориком и загнал, забивая тяжелым камнем, пять штук в землю по бокам колодца. Стал обкладывать земляные бока плиткой. Если не торопясь подбирать плитки, если не спешить (какое новое для меня состояние!), ежели делать из этого занятия смысл своего дня, лучше работы не придумаешь.