Встал, палку предусмотрительно оставил торчать в земле, бросил возле нее и рюкзак и пошел кружить вокруг этой оси в поисках своих следов. Мне нужно было только одно — направление.
Не может быть, чтобы я не оставил хоть каких-то следов! Вмятины от подошв на слое прошлогодней листвы — я ведь кое-где проваливался, примятая трава, надломленный ногой стебель. Я ходил, ширя круги и все время оглядываясь на воткнутую в землю палку: не потерять бы и ее. Я внимательнейше разглядывал пучки травы, похожей на нашу парвскую осоку — не увижу ли где медленного движения прижатой полчаса назад травины. Нет, нет и нет! Листвяной настил пружинил, когда я шел, потом распрямлялся и не сохранил ни одного моего шага. Я снова захотел пить и достал было из кармана бутылку, но увидав, что воды мало, сунул бутылку назад. Если найду хоть один след, выпью полглотка.
Направление, направление!!!
Делая пятый или шестой круг, вернее, виток ширящейся спирали, я вдруг заметил круглую красную ягодку. Откуда она? За все время ходьбы по лесу я не видел ни одной. Уже и прошел мимо ягодки, но догадался остановиться и наклониться: сработало мое обычное в лесу любопытство. Да это не ягодка — кровь! Моя кровь!! Не чья-нибудь, дай Бог, а моя! Но нужно проверить. Если чья-то, давняя, мышья, беличья, от звериной охоты, то уже высохла, а моя должны быть свежей. Я поднял серо-бурый прошлогодний листок, мазнул пальцем по капельке, на пальце остался красный след — свежая! Я немедленно оглянулся к палке. Вон она! И тогда — вон направление! Вон туда нужно идти, туда, сквозь бесконечные стволы, но к дому!
Нет худа без добра! Капелька моей крови показала мне, куда идти!
Я догадался приметно надломить ветку куста на этом месте и лишь тогда вернулся к палке и рюкзаку. Надел его, глянул на ладонь: снова кровит — ну, я разволновался, как-нибудь сдюжу, — и двинул в сторону куста, который все время не упускал из виду.
Не ошибся направлением. Увидел еще одну красную ягодку, потом — о счастье! — сломленный наверняка моей ногой стебель с набором неярких маленьких цветков. Значит, иду правильно. Я посмотрел в сторону предполагаемого моего прихода. Только и только деревья. Как их много! Стена. Толпа. Плен. Пробьюсь ли? Не закружу ли? Но есть, наверно, и другие следы, которые я сейчас, остроглазый, как Соколиный глаз из "Последнего из могикан", непременно увижу.
Направление теперь мне подсказывало многое (слава богу, сумел взять себя в руки). Где надломленный или пригнутый к земле высокий стебель, где чуть заметная вмятина от кроссовки, неожиданно утонувшей в рыхлой земле, а то и в мышиной норе, где взлохмаченный шагами слой прошлогодней листвы (повернута темной стороной вверх), а где и дерево, что запомнилось прихотливо изогнутым стволом.
И все равно я боялся ошибиться, и подолгу проверял каждый след. Ошибусь, начну кружить — и все. Кристина может заехать ко мне хоть сегодня, хоть через неделю. Остановит машину, ткнется в запертую дверь, посидит на крыльце, выкурит сигарету, рассердится и уедет. И неизвестно, заедет ли еще раз. Нас ведь ничто не связывает, кроме досужего интереса.
Следопыт шел по собственному следу, боясь ошибиться. Был, признаться, и еще один страх — скорее, первобытный (как и лес), что крадется за мной зверь, главной приметой которого были огромные когти на могучих лапах, я ощущал его кожей спины, как ощущали его, наверно, дальние мои предки, и часто оглядывался. Я замирал, чтобы послушать лес — не треснет ли под чьей-то лапой сучок, внимательно осматривал кусты впереди и сбоку — не шевельнется ли ветка. Ручку тяжелого топорика я сжимал в правой руке, а левой, через носовой платок, держал палку-дубинку.
Счастьем было увидеть граб с зеленым пояском на уровне моей головы!..
У моего ручья (уже моего), у моего дуба я сел, как сел бы на крылечке после целого дня тяжелой работы, как повалился бы дома на диван, возвратившись из долгой поездки.
Честное слово, ручей названивал что-то веселое, что-то приветственное! Я вылил на землю остаток теплой воды из бутылочки, воды, отравленной страхом, набрал свежей, холодной и пил ее, как, может быть, пустынный путешественник, добредший в конце дня до оазиса. Потом отнял от раны на ладони платок и долго поливал ее, смывая кровь, веря, что родниковая вода вылечит руку не хуже лекарства.
Теперь я почувствовал, что проголодался. Но бутерброд сейчас меня не устроит. Я заслужил большее! Я приду, выпью хорошую порцию виски и закушу чем-то поинтереснее, чем высохший бутерброд. А потом завалюсь спать.