— Так о чем ты хотела меня спросить? — Я перелил кофе в чашку, поставил на блюдце и протянул Кристине.
— Э-э-э… Да, вот что я еще хотела тебе сказать: когда я познакомилась с тобой, то стала вспоминать всех других ненормальных. Ну, похожих на тебя. В следующий раз я тебе расскажу об одной моей приятельнице. О ее капризе. А может быть, и не капризе. Может быть, о норме. Ну, о прихоти. О прихоти, но мне понятной.
— Расскажи сейчас.
— Всему свое время. Этому рассказу еще не пора.
— Ты сегодня не та, что в прошлый раз.
— Да. Что-то во мне бунтует, но я пока не знаю что. Ну ладно. Хватит на тебя сегодня? Я, наверно, для тебя, как камень, брошенный в спокойную воду.
— Знаешь, я ведь не очень спокойная вода.
— Но ты держишься. Ты, как говорят актеры, в образе. Ну и держись! А мне пора домой. Кофе твой снова был хорош. Кто бы подумал, что по дороге домой через лес можно остановиться и выпить чашечку настоящего кофе!
Кристина встала.
— Слушай, а к тебе никто, кроме меня, не заглядывает?
— Когда ты шла по тропинке, я думал, коп или от кто-то хозяина.
— Копы наверняка могут к тебе завернуть. Ты похож на человека, скрывающегося от правосудия. Документы у тебя в порядке?
— Да. Разве б я стал строить здесь дом?
— Дом? Ну ладно… Я уехала. Пока.
— Пока… Когда тебя ждать?
— Жди. Это главное.
Ну вот, снова ощущение потери. Раз — и внутри пустота. Я знаю, это временно, я заполню пустоту через время чем-то, но сейчас, когда машина Кристины включилась в поток других, я почувствовал внутри себя мгновеннно образовавшийся вакуум. Словно что-то оборвалось во мне — есть такое русское выражение.
"Актер в образе"… Сейчас я из него вышел. Я потерянно хожу по "двору", борода, наверно, съехала набок, луг мне не мил, лес меня ничем не привлекает, тропинка, ручей — ну что в них!
Лучше бы она не приходила!
Э-э, браток! Что это с тобой? На старуху проруха? Забрался в тартарары — и тут тебя нашли? Разве так отшельничают? Скит в лесной глуши тебе нужен — и чтобы не было к нему тропинок! И медведь в соседях. И белки над головой. И ручная змея у ручья.
Где все твои дела, твои заботы? Вон грядки — ступай полоть. Трава уже вылезла выше лука. Хорошо, хоть воды принес. Заботу мне, заботу!
А ведь она, кажется, хотела, чтобы и я наконец что-то сказал ей. Ну, конечно! А я только: "рад тебе"…
"Актер в образе" — эк, она меня уделала! На кой дьявол мне этот "образ"! Личина!
У меня было желание вкочить в свою машину и кинуться догонять Кристину, а догнав, отчаянно крикнуть в окошко: "Приезжай! Мне без тебя одиноко! Приезжай не на пять минут, а на час, на два! Ждать и ждать — это такие муки!..".
И ведь все это мне знакомо; я думал, что эти сумасшествия в прошлом, и вот опять они. И тут я честно вспомнил, как, сидя перед лугом, обратился к нему и ко всему крылатому, жужжащему над ним, лакомящемуся нектаром, какими словами оьратился! Вспомнил и, тоже честно, сказал себе так: "Что ж… ты построил домик возле леса — свил, по сути дела, гнездо по весне, а, свив, сел на ветку и запел, подзывая подругу. Ты скворец, парень, ты просто птица, воробей, жаворонок, "чижик ты и дрозд", и нет в тебе никаких секретов, кроме тех, что заложила во все живое природа".
Странно, но эти слова стали возвращать мне мое окружение. Сначала вернулся луг — со всем жужжащим на нем. Я прекратил наконец мое бесцельное шатание возле дома, остановился и вдохнул запах нагретых солнцем трав. Почуял и мед, и душную пыльцу, и смешанный, густой аромат цветов. Услышал ровное гудение, гул, который производили тысячи и тысячи работающих над цветами насекомых.
Двинулся к лесу, пересек границу солнца и сени — и окунулся в такую прохладу, что захотелось даже протереть ею лицо, как водой. И тропинка стала возвращаться ко мне — зря я ее обидел.
Уф-ф!..
Кристина увидела на столике перед компьютером раскрытый дневник.
— Ты ведь писатель, да? Если да, это многое в тебе объясняет. Ты пишешь на русском? Ну и буквы! Никогда бы их не осилила. Вот этот текст у тебя подчеркнут, это случайно не о нас с тобой?. Нет? Не хочу никаких букв! Извини, ужасно хочется, узнать, как ты мыслишь, когда меня нет рядом. Можно это перевести?
Я усадил Крисьтину на диван, сам пересел за столик. взял дневник, нашел указанный текст.
— Как всякий отшельник, я иногда здесь думаю о Боге. О Нем и о себе
— Интересно! Особенно для меня, религиозной.
— Одно из моих признаний. "Бог дал мне жизнь и сказал: "Пользуйся ею, человече, в ее узких пределах, она сама по себе прекрасна, и все есть для нее на Земле, только ты этого никак не поймешь. Направь свои усилия на то, чтобы понять, что данное Мной прекрасно. Но не посягай на Мои пределы! Впрочем, ты и не успеешь, и не постигнешь Меня".