— Не нужно. Не терплю, когда меня только терпят.
— Тогда свари кофе и налей по капельке виски. Я хочу полежать и расслабиться.
Кристина ложилась на диван (я подкладывал под голову подушку, а сам садился на стул у компьютера). Отпив глоточек виски, она начинала — всякий раз говоря другое:
— Сколько в женщине невостребованного! Прямо неисчерпаемый колодец!
— О чем ты?
— Вот о чем. Уже давно не девочка, которая сплошные надежды и ожидание, у меня муж, дочь, работа, дом — всё есть, — но, оказывается, мне еще что-то нужно. Я имею в виду тебя.
— Я "Еще что-то".
— Ну, не сердись. Я просто рассуждаю… Человек, по сути, настолько одинок… Нет, не то. Настолько… Вот, пожалуй, как я объяснюсь. В любви, в этой распроклятой штуке, даже в том, что у нас с тобой, — а ведь это еще не любовь, правда? — человек должен быть свободен. Тут он подсуден только… хотела сказать, Богу, но передумала. Фарисеи сделали Бога слишком уж праведным, а Он, наверно, другой. Природе? Да, конечно. Наверно, наверно… Но прежде всего — себе самому! Только глубоко внутреннему. Тому, куда нет доступа ни мужу, ни дочери, ни подруге, которая может тебя понять, если она близка по духу, но может отнести твою связь к обыкновенному блядству (the whoredom). Впрочем, это мужская формулировка. Женщина всегда оправдает женщину…
— Понимаешь, — Кристина тут поднималась на полушке чуть выше, — чем человек старше, тем он автономнее. Все больше уходит в свои глубины. Даже прячется ото всех. Суди по себе, анахорет. И столько в ином набирается этой автономии, что он — ну прямо другая планета!
Взглядывала на меня и говорила неожиданное:
— Ты не задумывался, сколько всяких глупо-умных слов и сколько всяких птичьих движений должны сделать мужчина и женщина, прежде чем они улягутся в постель? Какой протанцевать сложный балет?
Я думал, что она перешла на другую тему, но нет.
— Хорошо, что у нас это произошло естественно, а не заняло много времени, несмотря на инопланетность…
(Слушая Кристину, я вспоминал о своем Поводыре, но не говорил ей о нем. Получалось, что мы с Кристиной подчиняемся — подчинились однажды — одной и той же воле, существующей в человеке. Открыли ей ворота..)
Этот вопрос Кристина должна была задать, и она его задала:
— Послушай, а как поживает твоя страна? Я знаю о ней только то, что там все время что-то происходит. Не мелкое, как у нас, как в любой старой стране — вроде убийств, ограблений, мошенничеств, пожаров, а крупное — какие-то вещи, что сотрясают ее всю.
Я долго не отвечал. Потом начал сообщать осторожные слова. Вытаскивать одно за другим из глубин сознания:
— Мою страну очень долго били. Даже не били — избивали… — Я говорил, а мне увиделась вдруг огромная, худая, с страшно выпиращими костями скелета лошадь на мглистом и сыром лугу; она стояла, понурив тяжелую голову, и неизвестно было, начнет наконец щипать траву или, подогнув передние ноги, ляжет. Раскинется на весь луг, расчертив его ребрами-меридианами. — Избивали… — Я и не заметил, что говорю уже не про страну, а про лошадь, на чьей подергивающейся шкуре отчетливо видны множество белых шрамов от былых побоев: — Приучили к шорам. Водили на работе по кругу, исхлестывая кнутом. Кормили еле-еле… Она выжила, но очень больна. Очень… И теперь часто не понимает, чего от нее хотят новые хозяева. Ей, кажется, просто хочется лечь и не вставать…
Я не должен был этого говорить о своей стране — выговаривалось само. Скоре даже, себе; я надеялся, что сказанное пройдет мимо внимания Кристины. Нет, не прошло.
— И ты сбежал от нее?
— Я сбежал из маленькой национальной республики, которая ей принадлежала. Когда развалился Советский Союз, в республике начались сложности, которые тебе, американке, трудно будет понять. Все-таки объясню: изгнание "некоренного" населения.
— А почему ты не вернулся на родину?
— Ей было не до меня.
На этот раз долго молчала Кристна. И вот сказала:
— Скажи спасибо Америке: ей до всех.
— Спасибо.
В другой раз Кристина не могла сдержаться от напора слов и уже на крыльце выпалила:
— Ты мне как-то говорил, что сильно зависишь от погоды. Ох, что твоя погода по сравнению с непредсказуемостью моего шефа! У него все погоды внутри! Сегодня солнце, завтра дождь. Ливень!.. А физиономия мужа! А дочерины чуть ли не ежедневные фокусы! То она хочет разукраситься тату, то у нее засос на шее (ну, это, мол, просто так, играли…), то она не хочет больше учиться, то она приходит в четыре утра, то она хочет другую машину, то она на грани самоубийства, и я знаю, что это не только слова… Погоди, я сейчас успокоюсь. Огляжусь, увижу твой мирок вокруг себя и успокоюсь. — Кристина избавилась от сумочки, поправила блузку, волосы, оглядела комнату. — Боже, как тихо! Ну вот, первый за последние четыре часа свободный вздох.