Я никак не расчитывал, что в моем домике когда-нибудь будут сидеть сразу трое. Синтия оказалась тактичной: ни разу не поморщилась, оглядывая убогую мою обстановку, наоборот, похвалила окно с видом на луг, а про воздух сказала, что им можно торговать на ньюйоркских перекрестках как напитками, набирая здесь в бутылки. У него еще есть ручей, заметила Кристина. "Ручей может позволить себе только миллионер, да и то, когда отойдет от дел, ответила ее подруга, ручей в наше время непозволительная роскошь".
Скоро женщины собрались уезжать: Синтия должна была завезти Кристину в N, а после ехать в Нью Йорк. Она уже села в машину, мы с Кристиной стояли пока что на крыльце.
— Ты помнишь, я тебя спросила, собираешься ли ты здесь жить и зимой? — Это, верно, было то, что она не могла сказать за столом.
— Я все помню.
— Я скажу тебе важное: за эти дни я поняла, что не хочу тебя терять. Поняла с ужасом: ну зачем, зачем мне эта обуза? И что нам теперь делать?
"Нам" было произнесено впервые.
Синтия в машине вынула зеркальце и стала красить губы.
— Вся осень будет наша. Ты к зиме не передумаешь?
Синтия в салоне наклонилась, чтобы взглянуть на нас.
— Я бы передумала. — Взгляд на Синтию, кивок. — Но, боюсь, что не получится.
— Слушай! — взмолился я. — Как я оказался в госпитале? Меня на самом деле подобрала Синтия?
Кристина улыбнулась.
— Балда! (You, turkey!) Нет, конечно. Я приехала к тебе и увидела на диване без сознания. Стащила с дивана, выволокла на крыльцо, погрузила в свою машину. В госпитале — он же в моем городке, слава богу, что на отшибе — назвалась именем Синтии…
— Грузила одна? — задал я глупый вопрос.
— Впервые я таскала такую тяжесть. А забирать тебя приехала Синтия, твоя сердобольная опекунша…
— Но почему ты заехала?! Ты ведь не должна была… ну, по моим расчетам…
— Даже мои расчеты — а ведь я посерьезнее тебя — полетели к черту. Машина сама затормозила и повернула к тебе. Честное слово, она знает больше меня. Мне придется к ней прислушиваться.
— Когда ты заедешь?
— Не знаю. У меня куча всяких дел. Впрочем, нет, тебя ведь надо проведать. Приеду. Выздоравливай. Привет твоему ручью.
Я проводил машину до хайвея, вернулся. В доме снова царила тишина. Как-то я к ней отнесусь после пережитого? Не будет ли ее слишком много? Или мало?
С полчаса я передохнул на диване, оглядывая прибранную по-женски комнату (ни соринки, ни пылинки), все-таки поднялся и направился по своей тропинке к ручью. Сил было маловато, но мне не было нужды торопиться; я шел по тропинке, как после долгого отсутствия, то трогая рукой знакомую ветку, то переступая через знакомый цветок; изумрудное вкрапление на рыжем от лишайников камне вдруг шевельнулось: ящерица повернула ко мне голову, но не убежала. Может быть, узнала.
— Привет, красотка! — сказал я ей. Прошел мимо камня и оглянулся: да, изумрудное вкрапление.
А потом был ручей и неприступная зеленая стена леса за ним; я сел под дуб, прислонился спиной и затылком к стволу, закрыл глаза. Ручей названивал во все свои звоночки, и я подумал для начала, что ради ощущения счастья снова оказаться дома стоит съездить далеко-далеко. Или даже заболеть.
Скворец научился шутить
Моя тропинка становилась все утоптанней, все знакомей. Вот поперек ее, на уровне моей головы, чуть покачивается ветка куста, которую я не стал обламывать; проходя по тропинке, я всегда поднимал ее, а сейчас вдобавок стал здороваться. Обходя камень, я не забываю тронуть рукой золотую розетку лишайника. Трава примирилась с моими подошвами, они ее приминают, но она выпрямляется и, кажется, не обижается. Ручей же вообще стал родным: чуть завидев, он приветствует меня плеском, я приветствую его словом..
Приветствую, сажусь у дуба (прислоняюсь к дереву), оглядываю лес слева и справа (стена), поднимаю голову. Там, вверху, трепетание листвы в потоках ветра, качание верхних веток, синева неба.
Знакомый скворец, изучив мой несложный маршрут, стал прилетать к ручью и дубу. Здесь он сперва пил воду, потом рыскал по траве, разыскивая червячков, садился в конце концов на ветку и, глядя на меня, замирал в раздумьи, наклоняя голову то влево, то вправо: что означает эта долгая неподвижность человека? Вероятно, поел и переваривает пищу, вот что. Это ведь тоже надо — прикорнуть на минуту, другую в укромном месте, разве птицы не делают то же самое?