Я шлепал языком, пытаясь, как и на бумаге, за что-то зацепиться или зацепить собеседника. Пожаловался мимоходом, что катастрофически не пишется, кивнул на исцарапанное дождинками окно, погода-де тоже может быть причиной….
Я быстро опьянел в этот убийственно непогожий день и совершенно забыл, что передо мной сидит первоклассный психиатр, который чисто автоматически и профессионально мотает на ус мою мозговую лихорадку. Он отпивал по крохотному глоточку коньяк, помалкивал, изредка взглядывая на меня, ходящего из угла в угол и болтающего невесть что…
Потом, слава богу, заговорил — как бы просто поддерживая разговор, отвечая, так сказать, под выпивку, голосом на голос.
— Какие у вас отношения с вещами?
Мне этот вопрос был понятен.
— Неважные. Вещи стали проявлять характер. И некоторым не хочется иметь со мной никаких дел, они меня просто сторонятся, а иные уже и отскакивают..
Он кивнул, кашлянул, и я понял, что, неся бестолковщину, я уже во всем ему открылся и что прошу у него совета.
— Ну вот, — подтвердил он мою догадку, — а вы хотите справиться со словом, живым существом.
Если вы не возражаете, — продолжил он, — я порассуждаю. Начну издалека. С Пушкина. "Служенье муз не терпит суеты"… А Чехов — ну, и это вы знаете — как-то обмолвился: "За письменный стол нужно садиться холодным, как лед". Вам, я думаю, не нужно сейчас ничего писать — вы не в том состоянии.
Станислав говорил неспешно, поглядывая то на меня, то на окно, за которым был беспросветный дриззл.
— Я не говорю: "попытайтесь успокоиться" — это бессмысленно. И лекарства вам не помогут: все они, в общем-то, похожи на тол, брошенный в пруд — глушат все живое, и мальков, и головастиков. Другие же так или иначе вызывают дисгармонию там, где все равно присутствует некая гармония, пусть и расстройства. А то и внутренний бунт на их вторжение, который неизвестно во что выльется… — Кое-чего в своей психиатрии он, по понятным причинам, недоговаривал.
— Я сейчас буду многословен, — были следующие слова, — но вы меня простите: я снова, — он усмехнулся, — работаю (хоть и не зарабатываю). Кроме того, я застоялся…
За окном нетерпеливо засигналила машина, за ней другая, третья — видимо, кто-то застрял на перекрестке, под моими окнами мгновенно выстроился длинный ряд и теперь он весь исходил истерическими воплями. Мы терпеливо переждали вопли. Я кивнул на бутылку: долить? Станислав кивнул. Отпил крохотный глоток и снова заговорил:
— Одна русская пословица советует: "Сама болезнь скажет, чего хочет". Чего вам в вашем состоянии — я не называю его болезнью — больше всего хочется?
— Черт его знает. Напиться, конечно.
— Ну, это не способ. Вы ведь знаете, что после будет еще хуже. Повторю народную мудрость: "Сама болезнь скажет, чего хочет". Покопайтесь в себе…
— Мне и копаться нечего. Давно уже хочу леса, луга, ручья. Природы хочу, соловья. Грибы хочу увидеть под деревом. Жука на цветке шиповника. Да не какого-нибудь, а бронзовку. Помните его, того, из детства? Надкрылья у него цвета елочной игрушки…
— Ну куда нам деться от Пушкина! Он и по этому поводу высказался. Помните? — "Когда б оставили меня на воле, Как бы резво я пустился в темный лес!". И еще (Станислав, как многие психиатры, находил в поэзии подсказки на их профессиональные вопросы): "Бежит он, дикой и суровый, И звуков, и смятенья полн… В широкошумные дубровы…"
И тут же спросил:
— У вас нет способа забраться в лесную глушь?
— А? — растерялся я. — В глушь?
— Ну да, в глушь, где, кроме всего, вас ждет хорошая физическая нагрузка.
— В глушь?.. — переспросил я. — В лесную?
Идея!
Уже в феврале жена окончательно переселилась к дочери — "пасти" внука в условиях Америки, держать порядок в доме, и желание увидеть меня у нее возникало редко или вообще не возникало. Кажется, мы разошлись — сначала по своим углам и по своим телевизорам, а потом и вовсе. К этому шло и это в конце концов случилось. (Что здесь с иммигрантами бывает, супруги, нахлебавшись совместной жизни, уходят (настойчиво повторю: здесь) — каждый в свою нишу; что-то меняется в сознании, может быть, иначе взглядывают на супруга). Дочь работала и была относительно обеспечена, я для нее был человеком, проживающим свою, не очень понятную ей жизнь, внук переживал новые дружбы и ему было не до деда, зять света божьего не видел, расплачиваясь за кредиты…