Я подписал нужную бумагу, мы пожали руки, трое строителей сели в машину и уехали.
Тогда и я сказал: "Всё!"
Робинзонада
Не сразу я ощутил наступление тишины, которая станет для меня привычной, станет условием моего существования здесь. Шоссе в полусотне метров от домика гудело, шуршало, шелестело и лопотало шинами машин ровно и неназойливо. Стоило однако углубиться в лес, как за спиной словно бы опускалась перегородка и я начинал ощущать Тишину, некую странную субстанцию, имеющую плотность (давила на уши), вязкость, прозрачность, пронизанную там и сям черточками, царапинками звуков — падала с далекого верха веточка, а то и капля древесного сока, рано пожелтевший лист, слетая вниз, легко стукался клювиком черенка о ствол дерева, пугливо шуршала листьями мышь, вдруг раздавалась дробь дятла…
Я взялся наводить в доме и на участке тот порядок, который тоже станет условием моего существования. Наводить уют.
Много оставалось строительного мусора: куски дсп, досок и картона, гвозди, шурупы; машины оставили в траве глубокие колеи. Все нужно было убрать, все нужно было выровнять.
Неожиданно заигравший селфон (я вздрогнул: его сигнал буквально выдернул меня из состояния привыкания к тишине) сообщил, что через час придет машина с мебелью.
Вот и мебель расселилась в комнате: левую стену и дальний угол занял диван. Справа от него разместился у стены без окна (за нею был сарай) компьютерный столик. В углу справа встала светлого дерева небольшая книжная этажерка. Перед окном, что смотрело на луг, воцарился квадратный, метр на метр, обеденный стол. Завтракать и обедать я буду, глядя на на луг. Левый ближний угол косо закрывал камин. К перегородке, разделявшей комнату и прихожую, удобно прислонился небольшой, тоже светлого дерева шкаф. Шкафчик.
Возле газовой плиты в прихожей замурлыкал только что включенный, еще пустой холодильник.
И снова старший из рабочих, оглядев мою комнату, как и уехавший строитель, от души сильно двинул кулаком в ладонь. Что-то в моем уюте им всем нравилось, но все равно я ловил на себе любопытные взгляды: что это, мол, за мужик, который собирается жить в таком жутком одиночестве?
И опять зазвонил телефон…
Самый неожиданный голос — Станислава, психиатра. Прерывающийся, даже робкий, что на него не было похоже:
— Я слышал, вы переселились в лес. Это правда?
— Да.
— Тогда я должен перед вами извиниться.
— За что, Станислав?
— За мой тогдашний рецепт. Насчет глуши. Вы схватились за него, а я сейчас кляну себя за то, что не сказал вам: этот рецепт не совсем врачебный… а мой собственный, глубоко личный… я ведь примерял его к себе…
— …а получилось, что он подошел мне.
— Понимаете, мне уже поздно…
— Спасибо за него, Станислав, мне кажется, все будет хорошо. Мало того — будет замечательно!
— Ну, как говорится, дай вам Бог!
Все мое имущество находилось в сараюшке. Я начал перетаскивать его, уговаривая себя не торопиться, убеждая себя, что суета, которой я жил долгое и особенно в последнее время, для меня кончилась.
Была середина мая. Луг цвел, и я косился на него, таща в дом то компьютер, то коробку с книгами, то с одеждой. "Подожди, луг, бормотал я, подожди немного…".
В доме пахло струганым деревом, клеем, красками, новой мебелью, табаком, надышанным рабочими, их неновыми спецовками; камин через время все здесь изменит. Но до камина было еще далеко.
В баке на "чердаке" была уже вода: привезли, на кухне стоял баллон с газом, плита исправно зажигала голубые короны.
Умывальник я купил загодя на Coney island, он был сделан под старину, наливной, но с золоченым носиком. Под ним встала табуретка с тазом.
Я взялся распаковывать ящики со всем, что необходимо в доме; на обеденном столе лежал лист бумаги, куда я буду записывать недостающее.
Ящиков было много: компьютер, маленький телевизор, одежда, постельное белье, полотенца, посуда, набор консервов, чай, кофе, лекарства… Книги (в основном словари, справочники, несколько томиков стихов — Пушкин, Тютчев, японские трехстишия, Рабле, Борхес, Набоков, дневники Пришвина…), архив, чистая бумага, ручки… Все это нужно было разнести по углам, разложить, расставить, найти место — прекрасное, скажу вам, занятие для человека, которому не нужно угадывать и учитывать ничьих желаний и который будет жить в согласии с вещами, чьи требования при размещении он почтительно учитывает.