И действительно, ровно в двенадцать, в оглушительной ночной тишине раздался шум подъезжающей кареты, и вскоре раздались необычайно резкие и быстрые шаги, и в залу в самом деле вошёл великий человек собственною персоной. Был он в мундире старой гвардии, и на нём была лента Почётного легиона, чрез плечо по мундиру.
Поначалу мы мало что соображали, и едва могли говорить со страху, но император явно был настроен чрезвычайно благодушно, и вскоре мы освоились, и даже разболтались.
Меня император сразу же припомнил, в точности восстановив встречу в Тильзите, и тут же предложил мне вступить в польский легион, который он готовил к отправке в Испанию.
Затем властелин Европы добавил: «И мне, как видно, придётся туда ехать. Маршалы мои безрассудно храбры, но именно в моём присутствии. Стоит мне отворотиться, они становятся тупы и неповоротливы. Так что придётся ехать. У вас, граф, есть шанс составить мне компанию».
От этих слов я был на седьмом небе от счастья.
На следующий день камердинер императора Констан Вери, более известный как просто Констан, вручил мне собственноручную записку Буонапарте, в коей было сказано, что отныне прикомандирован к походной канцелярии императора, и что мне сохраняется мой полковничий чин, и что мне велено немедленно явиться в Тюильри, дабы там ожидать отбытия к театру военных действий.
Всё это немедленно было мною исполнено. Я нежнейше расцеловал Юзефу и Изабеллу, дружески пожал руку графу Михаю и отбыл вместе с Констаном.
Ну, как я мог не обожать красавицу Юзефу?! Если бы не она, вряд ли мне удалось выполнить приказ моего государя и попасть в ближайшее окружение Буонапарте.
4
В пути император всё изливал гнев на грязных испанских мужиков и яростно рычал, что задаст им жару. А потом, успокоившись, говорил, что нужно очень спешить, ибо австрияки вот-вот нападут, и, значит, в Испании всё нужно устроить по-быстрому.
В самом деле, Буонапарте необычайно торопился, был предельно, а вернее беспредельно жесток и напорист – для меня это была настоящая наука. И ещё, конечно, потрясающе полезно было то, что фактически я, состоя баталионным командиром в польском легионе, возглавил при императоре временную походную канцелярию.
Уж только за это мне полагается крест Георгия! Вообще удача мне сопутствовала совершенно немыслимая. Такое никому и не приснится: российский гвардейский офицер, доверенное лицо государя, руководит походной канцелярией самого Буонапарте!
При Бургосе, ноября 10 дня 1808 года император нанёс испанцам страшное поражение. В ближайшие дни произошло ещё два сражения, и испанская армия, казалось, совсем уничтожена. Ноября 30 дня Буонапарте двинулся на Мадрид, хоть тот был защищён весьма сильным гарнизоном. Декабря 4 дня мы вошли в Мадрид. Город встретил нас гробовым молчанием.
Затем император выступил против англичан. Генерал Мур был разбит и убит во время преследования остатков английской армии. А вот в Сарагосе пришлось задержаться. Но января 27 дня 1809 года мы взяли её. Однако резня продолжалась ещё три недели в уже взятом городе.
Мы были вынуждены вырезать до двадцати тысяч гарнизона и тридцати двух тысяч городского населения. Бесчисленные трупы вповалку лежали в домах и перед домами. Я думал тогда неустанно: «Неужели подобная дикая жестокость простится ему?»
Конечно, если бы Бонапарте остался ещё в Испании, тамошнее сопротивление было бы полностью подавлено. Но остаться он никак не мог: начиналась война с Австрией.
Несколько месяцев я наблюдал вблизи сего великого и страшного человека, и понял безоговорочно: ежели не одолеть его (а это неимоверно трудно), то России не быть.
Ко мне император Франции испытывал самое несомненное доверие, и оно всё более укреплялось. Как оказалось, это чудовище было в некоторых отношениях доверчивым: я понял, что его нельзя подчинить себе, но зато можно обмануть. Сие, без сомнения, надлежало непременно взять на заметку.
До самого конца стремительного испанского похода сохранял я права директора временной походной канцелярии французского императора.
Причём, с наиболее примечательных документов, с коими пришлось мне столкнуться, когда довелось заведовать оной канцеляриею, я тайком самолично снял копии, и как следует припрятал в надежде, что со временем удастся их переправить (так и случилось) государю Александру Павловичу или военному министру или – в крайнем случае – непосредственному шефу моему генерал-лейтенанту князю Петру Ивановичу Багратиону, храброму вояке, ничего не смыслившему в разведочной деятельности.
5
По завершении испанского похода, я вернулся в Париж (император Франции расстался со мною необыкновенно милостиво, и, пожалуй, даже тепло), а оттуда уже прямиком отправился в Вену, надеясь успеть ещё до начала новой кампании понежиться с прелестною Юзефой и приласкать крошку Изабеллу, что мне полностию и удалось, к обоюдному счастию моему и моих двух дам. Должен сказать, что встретили меня просто великолепно – с исключительной нежностию.