– Тсс… тише… – остановил его Лысков, – сейчас расскажу все… Мы едем сегодня ночью…
– Кто мы, куда едем? – удивился Чагин.
– Ты и я должны ехать, а куда, я тебе сейчас расскажу… Только на людях нельзя… Пойдем сюда!
И они, выйдя из парадных комнат в коридор, направились на другую сторону дома, где был выход на террасу и в сад.
Секретное поручение
Сентябрьский вечер был настолько свеж, что в комнатах, где окна хотя и не были заделаны на зиму, не решались поднять их, во избежание простуды дам, бывших в открытых робах.
Но многие из мужчин вышли, как были, освежиться на террасу. Чагин с Лысковым встретили среди них нескольких знакомых и, поздоровавшись с ними, миновали террасу и спустились в сад.
Лысков шел впереди большими шагами, мягко ступая по ковру листьев, толстым слоем устлавшим дорожку аллеи. Он, видимо, выбирал место, где бы их никто не мог ни увидеть, ни подслушать.
– В чем же дело? – спросил Чагин, когда они, отойдя в глубь сада, остановились наконец.
– Вот видишь ли, – начал Лысков оглядываясь, – сегодня командир призвал меня утром к себе и объявил, что есть серьезное дело. Завтра польский посланник отправляет с бумагами курьера. Едет один из офицеров его свиты…
– Так, – подтвердил Чагин, силясь уже предугадать и понять, в чем дело, но ничего еще не предугадывая и не понимая.
– Ну, и эти бумаги нужно получить во что бы то ни стало.
Теперь Чагин сразу понял все.
– Лысков, голубчик! – начал он почти задыхаясь от обуявшего его восторга. – Ведь это значит поручение, то есть такое поручение, в случае исполнения которого можно надеяться на… офицерские эполеты!..
– А ты как думал! – подтвердил Лысков, и по голосу его слышно было, как он улыбался в темноте радости своего друга.
– И мы сегодня же едем? – спросил тот.
– Сегодня же ночью. Нужно постараться встретить и поймать поляка на перепутье.
– И как же? – продолжал спрашивать Чагин. – Командир прямо так и назначил меня?
– Он мне сказал, чтобы я взял себе помощников по своему выбору.
– И ты позвал меня?
– И я позвал тебя.
– Ты говоришь, однако, «помощников»; значит, еще с нами поедет кто-нибудь?
– Велено втроем.
– Кто же третий?
– Не знаю еще… нужно будет дурака какого-нибудь сыскать.
– То есть как это дурака? Зачем же дурака?
– А чтобы он не мешал, а слушался. Умный соваться будет, куда его не спрашивают, и дело испортит.
– Послушай, Лысков, – сказал Чагин, – ты «кладезь неисчерпаемой премудрости».
В это время со стороны дома слабо донеслись призывные звуки оркестра, означавшие, что танцы снова начались.
Чагин не выдержал и двинулся.
– Так сегодня ночью… В котором часу? – спросил он, чтобы кончить разговор, потому что Соня Арсеньева, с которой он должен был танцевать, уже, наверное, ждала его.
– После ужина приезжай прямо ко мне; я распоряжусь насчет лошадей и Захарычу велю все приготовить. Тебе бы, пожалуй, лучше выспаться перед дорогой…
По тону Лыскова ясно было, что он шутит; разве мог Чагин думать о сне теперь, когда действительность была лучше всякого сна?
– Пошел вон! – махнул он рукой на Лыскова, почти бегом направляясь к дому.
– Чагин, только смотри, никому ни слова! – уже серьезно произнес ему вслед Лысков.
Танцы начались, когда Чагин влетел в зал и, уже ничего не помня от восторга, бесцеремонно расталкивал толпу, пробираясь к месту, где должна была ждать его Арсеньева.
Он уже издали заметил ее. Она стояла, беспокойно помахивая закрытым веером, и оглядывалась по сторонам, видимо, с нетерпением ожидая своего кавалера. Для нее, хорошенькой и милой Сони Арсеньевой, непривычно и неловко было стоять так в бездействии, когда кругом все танцевали.
Должно быть, у Чагина было очень испуганное и взволнованное лицо, потому что она не могла сдержать улыбку, когда заметила, наконец, его неимоверные усилия пробраться к ней сквозь толпу. В этой улыбке было уже прощение за то, что он опоздал.