«Даже если останусь на пару дней, то в магазин идти не придется», – подумала она.
Горшки с мамиными фикусами стояли в тазах, чтобы не засохнуть за недели отсутствия хозяев. Они давно просили пить. Вылив им по леечке воды и пообещав напоить основательно позднее, она пошла дальше в свой обход. Выйдя в коридор, Оля стала подниматься по скрипучей деревянной лестнице на мансарду в свою комнату. Проходя мимо фотографий, развешанных на стене вдоль лестницы, она задержалась около снимка бабушки и дедушки. Они стояли, обнявшись в ветвях цветущей яблони, и счастливо улыбались. Тонкое благородное лицо дедушки Ивана и открытое большеглазое лицо бабушки Али излучали такую любовь и радость, которую можно было отнести и к себе, своему присутствию здесь и сейчас.
В мансарде было немного душно (из-за легкого запаха пыли). Оля не убиралась здесь с празднования Нового года, и легкий укол совести пробежал секундой в ее сознании. Открыла свою комнату и обвела глазами по сторонам. Как всегда, картины с лошадьми, раскрашенные нужными цветами по номерам, на школьных каникулах, слегка сдвинулись в бок. Вышитая девочка, танцующая под скрипочку мальчика, тоже наклонилась в сторону. Ничего не изменилось! Ее комната жила своей жизнью в ее отсутствие. Москитный тюль, укрывающий ее кровать, придавал комнате уютный старинный вид, как и картины маслом. Эти картины подарил Оле дедушка ее школьной подруги. Когда он закончил свою трудовую деятельность на заводе и оформил пенсию, то занялся копированием известных полотен. У Оли висел портрет «Саскии в образе Флоры» великого Рембрандта, картина с девочкой в лучах летнего солнца, похожей на саму Олю (неизвестного советского автора), и полотна с цветами! Любимый уголок, куда возвращаются мысли из путешествий и душного города. За невысоким книжным шкафом, который Оля собственноручно выкрасила в голубой цвет, стояла старенькая, покрытая лаком тумбочка, с вырезанными листочками и неглубоким рисунком. Именно в ней предположительно хранилась часть бумаг семьи ее дедушки, Ивана Михайловича. Эта тумбочка была из старого дома его родителей, и было ей более ста лет. Оля нечасто в нее заглядывала, только за старым деревянным этюдником мамы, если вдруг хотелось порисовать на природе.
«Если повезет, то не надо будет смотреть в других местах или на чердаке», – подумала Оля. С легким волнением, чувствуя себя детективом, она направилась к этой тумбочке и присела на корточки. Пыль тоненьким слоем лежала на ее выщербленной дверце и латунной «вертушке».
Тумбочка открылась легко, как будто ждала ее. Полок было всего две. Внизу лежали толстые «амбарные» тетради, старая-престарая книга по пчеловодству, перевязанные бумажным шпагатом записи. Когда-то Оля заглядывала в них. Это были схемы и описания технологий производства фабрики, начерченные и записанные рукой Ивана Михайловича. На верхней полке находились пачки писем, связанные в стопки. Раньше они особенно не привлекали ее внимания. Теперь она достала все и выложила на пол. Первыми она взяла в руки пачки конвертов, исписанные круглым красивым почерком с завитушками. Несмотря на ровные аккуратные ряды букв, читать даже адрес было непросто. Все они были адресованы бабушке Алевтине Георгиевне. Обратный адрес указывал, что пришли они из союзной республики бывшего СССР – Белоруссии от Ивановской А.Г. Оля прекрасно знала историю семьи и то, что местом рождения бабушки был поселок железнодорожников под современным городом Бобруйском в Беларуси. Писала ее родная сестра Аня, которая жила там с родителями. Подержав в руках письма и ощутив их пахнущую пылью невесомость, она с сожалением отложила их в сторону.