Когда Жюль узнал, что меня взяли на работу в «Гортензии», он вопил как потерпевший. Впервые в жизни. В нашем доме никто никогда не повышал голоса – только телевизор.
Сильнее всего Жюля бесило, что «Гортензии» находятся в пятистах метрах от дома. Преуспеть для него значило покинуть Милли. В сентябре, после сдачи бакалавриатского экзамена, он уедет в Париж, которым бредит. Только о нем и говорит.
– Открой окно! Ненавижу запах твоего табака…
Он распрямляет свои метр восемьдесят семь, встает и приоткрывает створку. Я люблю брата, хотя иногда мне кажется, что он нас стыдится. Стыдится своей семьи. Я восхищаюсь его пластикой танцора и руками пианиста. Будто он упал с неба, а дедуля просто подобрал его в саду. Будто он родом не из Милли, а из большой столицы, где его воспитывали отец-астроном и мать, преподающая филологию в университете. В Жюле столько грации, что предметы словно бы танцуют вокруг него. Он мне больше чем брат – наверное, потому, что не родной. При всем том Жюль ходит шумно, никогда ничего не кладет на место, он эгоист, лунатик, сноб и фантазер. А еще – дымит как паровоз, причем в моей комнате!
Думаю, я не расстроюсь, если не сумею завести детей, ведь у меня есть Жюль. Он недопустимо, немыслимо хорош собой. Словно пытаюсь компенсировать те поцелуи, на которые поскупились бабушка и дедушка. В нашей семье целуют, едва касаясь губами щеки, когда получают подарок в день рождения или на Рождество. Ни в коем случае не просто так – и все из-за чертова сходства, которого никогда не было. А еще, думаю, бабуля с дедулей не могли заставить себя клюнуть в щечку Аннет, мать Жюля. Бабуля не любит блондинок – даже тех, что в телевизоре, каждую удостаивает презрительной гримаски, незаметной для всех, кроме меня.
Жюлю было два года, когда погибли родители. Он считает, что его отец был богаче моего, и думает, что учиться в Париже будет на деньги, лежавшие на банковском счете дяди Алена, которого числит героем. На самом деле, у того не было ни гроша, а деньги на Сорбонну начала откладывать я, поступив на работу в «Гортензии». Жюль никогда не узнает моей тайны. В месяц мне платят 1480 евро, с суточными дежурствами выходит чуть больше. Из этих денег 600 евро я кладу на счет и уже скопила 13 800 для брата. 500 евро получают от меня бабуля с дедулей, а тринадцатую зарплату я спускаю в «Парадизе».
Жюль мечтает стать архитектором. Думаю, когда он начнет строить свои замки, мы его больше не увидим. И даже если он будет приезжать сюда раз в году, то только потому, что ему этого хочется, а не ради нас. Я точно знаю, как мыслит и поступает Жюль, могу разложить по полочкам, объяснить в деталях.
Жюль ни к чему не привязывается, потому живет сегодняшним днем и плюет на вчерашний, а завтрашним пока не интересуется. Утром он отправляется в лицей, закрыв за собой дверь, забывает о нас, а когда возвращается вечером, бывает вполне рад нас видеть, хотя ни разу за день ни о ком даже не вспомнил.
Полиция так и не определила, кто из двух отцов был за рулем в тот страшный день, их не смогли отличить друг от друга. Эксперты не выяснили, что именно вышло из строя в то воскресенье. Машина у близнецов была общая, но кто кого убил, мы так и не знаем.
Жюль устраивается на моей кровати, взглядом подает привычный сигнал: «Ну, давай, рассказывай!» – и я начинаю:
– Мадам Эптинг собралась переехать в «Гортензии» в день смерти своей собачонки, решив, что больше ни на что не годна. Она сказала, что за годы жизни держала псин всех мастей. Пережила войну, лишения, ужас перед бошами[5] и несчастную любовь, но смерть песика, которому она дала кличку Ван Гог – прежние хозяева отрезали ему ухо с клеймом, – отправила ее в нокаут.
– Мерзавцы… – Жюль закуривает.
– Ну вот, такова история дня… – говорю я.
– Все? Конец? – спрашивает он.
– Вообще-то нет. Я спросила: «Расскажете мне вашу печальную историю, мадам Эптинг?» Она расхохоталась, и ей даже пришлось придерживать зубной протез пальцем, чтобы не вылетел изо рта. «Его звали Мишель…» – начала она. «Красивое имя, – ответила я, – но мне пора, я уже опаздываю». Она не поняла и спросила: «Куда?» – «На рабочее место. Утром я сильно опоздала, поэтому о Мишеле вы мне расскажете во второй половине дня!» Она кивнула и осталась в комнате № 45 наедине с воспоминаниями о былой любви и усопшей собаке. Когда я зашла вечером, кресло и кровать пустовали – у нее случился удар. Вот такая у меня повседневность. Слушать нужно сразу, ведь тишина подстерегает всех нас.
5
Бош – презрительное прозвище немцев во Франции. Ча-ще всего его использовали во время конфликтов с Германией.