Иван Захарыч перепугался, и со страху пот выступил у него еще сильнее.
В конце концов, все сошло, однако, благополучно. Обряд кончился. Иван Захарыч и Хима поцеловались. Очко, молодой человек в светлопалевых брюках и не то вдова, не то девица поздравили их с законным браком…
После того молодые, отслужив Спасу нерукотворному молебен, отправились домой, где их с нетерпением поджидали и где все было уже давно готово…
XII
Молодые стали жить… За получкой денег, которые пали по билету на «бедную невесту», Хима отправилась в управу вместе с Иваном Захарычем, который, помня слова своего благодетеля Соплюна и, будучи ему кругом должен, рассчитывал положить их к себе в карман; но случилось совсем по-другому.
Деньги староста отсчитал (все золотом) и отдал Химе. Та быстро схватила их и с ловкостью, достойною удивления, в один момент завязала в платок и спрятала куда-то под «жакетку»…
Выйдя за дверь на лестницу (где их поджидал какой-то корявый посланник от писарей, поздравивший счастливых супругов с получкой и которому Хима, скрепя сердце, дала гривенник), Иван Захарыч сказал жене:
— Как же насчет деньжонок-то? Соплюну я должен… отдать надо… Да и самому одеться… а?
— Подождет твой Соплюн… не велик барин, — ответила Хима, — и не отдадим, так наплевать. Что у тебя — расписка, что ли, дана?.. Денежки, Ванечка, беречь надо… Может, у нас с тобой дети будут… мало ли…
— Дык как же так?… Должен ведь я… неловко… не по совести… Человек хлопотал для меня, старался… обул, одел, а я свиньей перед ним останусь… Нет, как хошь, а денег давай, — отдам я… мои ведь деньги-то… приданое… чай, выговорено было…
Хима засмеялась, скаля большие желтые зубы.
— А я-то чья, — сказала она, — чужая, что ли?.. Небось, жена… Пропью, что ли, боишься, твои деньги украду?.. Небось, целы будут… Соплюна боишься? Не бойся… говори прямо на меня: жена, мол, не дает, а тут уж я знаю, как с ихним братом обращаться… У меня много не наговоришь… Нет, не наговоришь! — повторила она, скаля зубы, очень похожая в этом виде на суку, у которой хотят отнять щенят.
Иван Захарыч глядел на нее и мысленно, в первый раз, произнес про себя: «Вот стерва-то!..»
— Кто его просил одевать-то тебя? — продолжала Хима: — Я бы и сама тебя одела… Тебе и покупать-то незачем одежду-то… У нас дома есть, после братца Иванушки осталась… носи на здоровье! Куда тебе ходить-то? Щеголять-то не перед кем… Сиди дома, работай, пей, ешь… Выпить захотел, выпей дома, тихо, смирно, никто не видит… на что лучше…
— Что ж мне, стало быть, так около твоей юбки и сидеть на привязи? — сказал Иван Захарыч: — Небось, мне работу надо искать… То, се, с людьми поговорить… Соплюн вон говорил: «У меня для тебя завсегда работа будет… работай только»… Мне без него нельзя… Чем я буду работать-то… пальцем, что ли? Где струмент? У меня своего нету…
— Эка, штука… купим! — сказала Хима.
— А верстак?
— А на что тебе верстак? И без верстака обойдемся… Положил две доски, вбил гвоздь — вот тебе и верстак… строгай, работай!..
— Чего?
— Найдем чего! Я да не найду! Я твоему Соплюну вперед пять очков дам… Много он тебе заплатил за работу, а? Не ты ему должен, а он тебе… Пусть он, сопливый чорт, лучше и не спрашивает… глаза выдеру, осрамлю на весь город… Мне наплевать! Мне теперь, благо я замуж вышла, все равно… Я и в девках-то ихнего брата помахивала, а теперь я ему рта разинуть, слова выговорить не дам… заплюю…
Она опять засмеялась, а Иван Захарыч опять мысленно и со страхом произнес, глядя на богоданную жену: «Вот стерва-то!..»
XIII
Нечего говорить, что Хима забрала Ивана Захарыча в руки. Она очень скоро увидала и поняла, что муж слаб, безхарактерен и мягок, как воск.
— Чистый ребенок, — говорила она иногда Лукерье Минишне: — Облапошить его всякий мальчишка сумеет… Ты ему дело говоришь, а он вытаращит глазищи, смотрит, а сам об другом думает… Вот, говорить об чем не надо — мастер… В ведомостях услышит, что читают, — это ему надо… Как турецкий султан живет, — ему дело, а коснись меру луку продать — отдаст за гривенник…
— А ты учи его, девонька!.. Долби ему в голову-то, как дятел носом по дереву долбит… небось, вникнет…
— Да уж и то долблю с утра до ночи, языку иногда больно… Молчит, а спрошу: что я сейчас говорила?.. Разинет рот, хлопает глазами… не слушал, значит, об другом думал…