— Точно так-с! — с иронией в голосе сказал, усмехаясь, Чортик. — А что?
— Да ничего, так… мы все: как насчет Думы. — А тебе чего от нее надо-то?
— Да чего, — в свою очередь, усмехаясь, ответил мужик. — Нам, знамо, одно нужно: землю.
— Ну, это погодишь!
— О-о-о! неужто не дадут?
— Похоже — нет…
— А говорили то, се… отобрать у господ… у монастырей… пытали кричать… поговаривали шибко.
— Мало ли что поговаривали, — с той же иронией в голосе, улыбаясь, ответил Чортик и, достав из бокового кармана довольно толстую, в кожаном переплете с резиновой застежкой поперек, записную книжку, открыл ее и сказал: Вот слушай… может, и поймешь, что требовали и что ответили.
— Требовали… — начал он читать, сделавшись как-то сразу совсем другим человеком, серьезным и как будто выросшим. — Требовали, — повторил он, — полной политической амнистии, то есть освобождения из тюрем, — пояснил он и продолжал, подчеркивая слова: — Ответили: Несвоевременно. Требовали всеобщего избирательного права. Ответили: Не считаем этот вопрос подлежащим обсуждению. Требовали ответственности министров перед Думою. Ответили: Не ваше дело. Требовали закона о неприкосновенности личности, свободы совести, слова, печати, свободы союзов, собраний и стачек. Ответили: Необходимо вооружить административные власти действительными способами для предотвращения злоупотребления свободами. Требовали: полного уравнения в правах всех граждан, издания законов, ограждающих равноправие крестьян и снимающих с них гнет произвола и опеки. Ответили: Требуется особливая осторожность в изыскании способов разрешения этого вопроса. Требовали отмены смертной казни и немедленного приостановления оной. Ответили: Смертную казнь нельзя отменить. Требовали наделения крестьян землею путем обращения на этот предмет земель казенных, удельных, кабинетских, монастырских, церковных и принудительного отчуждения частновладельческих. Ответили: Разрешение сего вопроса на предложенных Думою основаниях безусловно недопустимо. Требовали…
— А, да, впрочем, — махнул он рукой и закрыл книжку. — И я дурак! все равно не поймешь… Не отберут, друг, и не дадут, нечего и думать…
— Вон не желаешь ли, друг, в Сибирь? — с ехидством вступился заметно уже сделавшийся пьяным Иван Захарыч, — сколько угодно там земли… Придумали же, а?.. Ловко!..
— На кой она мне шут, Сибирь-то? — сказал торфяник. — Кому жисть не мила, с богом!
— Их бы, чертей, самих в Сибирь-то выслать! — закричал Иван Захарыч и стукнул рукой по краю стола. — Истинный господь, самое им там место… Забрали, братец ты мой, всю власть себе в руки, как хотят, так и воротят… А об нашем брате ни фига не понимают… — И, мигнув Сысой Петрову на чайник, он сказал: — Сделайте милость, налейте… душа горит.
Сысой Петров еще наполнил стакан и заметил:
— Не ори ты только, столяр… поаккуратней будь… попадет ведь, ей-богу…
— Э-э-э, — махнул Иван Захарыч рукой, — наплевать! Все одно уж… доколачивают пущай… сбили меня с панталыку, пущай доканчивают!..
— Господа, ишь, теперича все, сказывают, в Думе-то? — сказал торфяник.
— Они, все они! — закричал Иван Захарыч, глотнув водки. — Вся власть теперича ихняя… Черносотенцы, злая рота!..
— Та-а-ак, — протянул торфяник и, помолчав, улыбнулся. — Ты говоришь, вон, черносотенцы… значит, это те, которые против, чтобы нашему брату хорошо было… та-а-ак! А ведь я, братец ты мой, допреж не знал этого… Я так полагал: черносотенцы — мы, провославные хресьяне… чернядь, тоись… Спасибо, один вот, неплошь тебя, человечек вразумил…
Чортик засмеялся и, обернувшись к Сысой Петрову, сказал:
— Ну что там, читай…
— Да что читать-то?.. Все, небось, одно… «Произошел крупный инцидент, почти скандал, еще более обостривший и без того натянутые отношения думских партий».
— Полаялись, значит, опять! — сказал Чортик.
— А больше-то им и делать нечего! — обрадовавшись случаю, подхватил Иван Захарыч.
Теперь он уже окончательно отошел, берет «своей рукой» чайник и пьет не из стакана, а прямо из носка…
Сысой Петров хмурится, но молчит… Чортик смеется и говорит:
— Пошла душа в рай!.. «Шире дорогу, Любим Торцов идет!» Опять, значит, по-вчерашнему… Смотри, Елисей, Хима изукрасит… Как домой-то пойдешь?
— Как, как? — сердится вдруг Иван Захарыч и таращит на него пьяные глаза. — Как?.. Ногами!.. Вот как!..
— Будешь орать, и здесь еще попадет…