Она не договаривала, кого послать, убежденная в том, что уж царица небесная знает кого…
Сваха, та самая, которая сосватала было Иванушке вдову, бегала по городу, «высуня язык», как гончая собака, «разыскивая для Химы где-нибудь подходящего человека»…
По ее совету, Хима выправила в мещанской управе билет на «бедную невесту», и (вот оно счастье-то!) той же осенью, 1 октября, в самый Покров, выиграла 150 рублей. Деньги эти, однако, ей не выдали… Когда она обвенчается, — пусть приходит с мужем, а до тех пор деньги будут в управе. Если же в продолжение трех лет Хима мужа себе не подыщет, то билет будет считаться недействительным, и денег она по нем не получит. Такова была воля «благодетеля» Терентия Игнатьевича, завещавшего капитал для бедных невест.
Выиграв эти 150 рублей, Хима совсем ополоумела отчасти от радости, а главное от страха не выйти в продолжение трех лет замуж…
— Милая ты моя, — говорила она свахе, угощая ее чаем и водкой. — Ну как да не найдется никто, а? Завоют мои денежки… пропадут ни за бабочку… Полтораста ведь рубликов… по-о-о-лтораста!.. на полу не подымешь… Неужели же, господи, не найдется никто… Мне вон на рынке и то все глаза прокололи.
Наконец, фортуна обернула свое капризное лицо к Химе: «нашелся человек»…
В один прекрасный день, в то самое время, когда Хима, подтыкав юбки, худая и сутулая, повязанная ситцевым клетчатым платком с напуском на глаза, сидела между гряд в борозднике и вытаскивала свеклу, пришла сваха и принесла такую новость, от которой у Химы затряслись и руки, и ноги.
— Вот, девонька, я тебе расскажу по порядку, что и как и где я его нашла для тебя и кто он такой, — говорила сваха, сидя уже за столом, выпивая рюмку и закусывая соленым огурцом. — Человечек самый, я тебе скажу, подходящий… Я вот к тебе приведу его в воскресенье, ты приготовься: закусить там, то-се… Уж поверь мне: самый для тебя подходящий человечек…
V
Этот «подходящий человечек» и был не кто иной, как Иван Захарыч, в то время проживавший у «позолотных дел мастера» Соплюна чуть ли не из-за одного хлеба.
Соплюн говорил, что взял Ивана Захарыча по знакомству, «жалеючи», но в действительности как раз в это время Соплюн получил хороший заказ на иконостасы разных размеров. Работа требовалась чистая, с медными вставками или «отливами», о хорошей полировкой. Мастеров на такое серьезное дело в мастерской у него не было… Была все какая-то «шваль», позолотчики-мальчишки да кривой подмастерье, постоянно «с мухарем». Соплюн колебался даже, принять ли заказ, когда, на его счастье, «подвернулся» Иван Захарыч. Он в это время приехал из Москвы за утерянным видом… Вернее, — он не приехал, а его «пригнали этапным манером», ободранного и грязного… В управе засвидетельствовали его «личность» и, выдав полугодовой вид, выгнали вон… Очутившись на улице, Иван Захарыч долго стоял, думая, куда ему «теперича деться», и, наконец, вспомнил про Соплюна…
— Пойду, — решил он, — может, не приткнусь ли… Живану месяц, другой, окопируюсь…
Соплюн был человек вида постоянно сурового, роста высокого, необыкновенно тощий. Он беспрестанно фыркал носом и заикался, особенно, если слово начиналось на букву «п». Сверх всякого ожидания он принял Ивана Захарыча радушно.
— А-а-а! — воскликнул он, увидя робкую, бочком втиснувшуюся в мастерскую, фигуру. Было это как раз во время обеда. — А, п-п-п-о-лу-п-п-п-ачтенный, аткеда?
Иван Захарыч помолился в угол, поздоровался и стал рассказывать, «аткеда он явился». Соплюн слушал, качал головой, беспрестанно фыркал и думал про себя:
«Послал господь сукина сына в самое время… Истинный господь, находка»…
— Не оставьте, Марка Федрыч, — между тем молил Иван Захарыч, — заставьте за себя вечно бога молить… Куда же мне теперича, сами изволите видеть, в эдаком-то костюме… Поимейте жалость… Сами изволите знать мою работу-с…
— Да уж что с тобой делать… Оставайся, не обижу… Только ты уж того… п-п-п-о-акуратней насчет чортовой-то водицы…
— Не буду… вот икона святая, не буду… сичас провалиться мне на этом месте! — забожился Иван Захарыч.
И он остался работать. Мастер он был; хороший, работа в его руках спорилась, вещи выходили чистые, блестящие, красивые, как игрушки. Соплюн, имевший в числе добродетелей непобедимую страсть сватать и женить людей, — как-то раз вечером сказал Ивану Захарычу, только что окончившему киотку:
— Руки у тебя, Иван Захарыч, золотые, остеп-п-п-е-нить-ся бы тебе… жениться бы…