– Нам нужно придумать пароль, – размышляет вслух Ева. – После того как одна из нас его произнесет, другая сможет повернуться и подать вещи.
Лиза одобрительно кивает.
– Выбери слово, которое тебе нравится, и оно станет нашим паролем, – говорит она, потому что самой ей в голову ничего не приходит: ни одно слово не кажется ей достаточно торжественным и не привлекающим внимание, чтобы исполнить важную роль, которую они на него возложат.
– Ананас, – отвечает Ева и, поймав удивленный взгляд Лизы, понимает, что необходимо объяснить свой выбор. – Этот десерт мы ели с Луи, когда последний раз ужинали в «Куполе», – кусочки ананаса в сиропе. Тогда казалось, что в этом нет ничего особенного, но сейчас я думаю, что это вкусней всего на свете.
– Ананас, – повторяет Лиза, опуская глаза; ее щеки покраснели.
Ей кажется, что это слово – странный талисман, страж былой стыдливости, которую им пришлось отбросить.
Ева первой заходит в ближайшую из небольших кабинок, снимает одежду, кладет ее на плечи своей новой подруги, которая будет ее прикрывать. Тут же к ним подходит мужчина в униформе и приказывает Еве поторопиться. Нужно как можно быстрее воспользоваться слабыми струйками воды, стекающими из душа, и уступить место следующей. Забыв про кодовое слово, о котором они договаривались, Лиза поворачивается к Еве, чтобы повторить ей приказ военного, и замечает глубокий темный шрам, пересекающий живот по горизонтали. Лиза отворачивается так быстро, насколько это возможно, молясь о том, чтобы ее новая знакомая ничего не заметила. Рука Евы нащупывает ее плечо в поисках своей одежды.
– Ананас, – наконец произносит она, собираясь в свою очередь прикрывать подругу по несчастью.
В полдень – такой же паек, и вечером тоже. Какая-то нищенка пытается броситься с лестницы, но ей мешает платье, другая отказывается есть; кто-то зовет свою давно умершую мать. Все изменились, как будто под воздействием злых чар, исказивших их черты.
Вечером некоторые женщины тайком пишут тому, кто, как они надеются, их ждет. Словно для того, чтобы не слышать крики тех, кто, не имея близкого человека, впадает в истерику.
16 мая 1940 года
Мой дорогой Луи,
здесь запрещено читать газеты, и я не знаю, что происходит в мире. Где ты? У тебя все хорошо? Здесь находятся самые шикарные женщины разных национальностей и вероисповеданий, и в основном все пока что держат себя в руках. Сколько времени это будет продолжаться? У меня такое ощущение, что скоро мы превратимся в животных, готовых накинуться на кусочек мяса. Больше всего мы страдаем от безделья. Французы говорят, что нужно «убивать время». Но теперь, когда идет война и умирают люди, это выражение кажется мне неуместным. Чем занять себя, если ты – узница небытия, которое вращается вокруг своей оси? Ночью у меня в голове мутится, меня не покидают печальные мысли, особенно когда кто-то из соседок получает письмо от мужа. Тогда я чувствую себя самой одинокой и самой несчастной на свете. Наверное, это ощущение знакомо каждой из пяти тысяч женщин, находящихся здесь, но от осознания этого мне только хуже. Я бы так хотела оказаться наедине с тобой! Надеюсь, этой ночью мне удастся немного поспать: так мы хоть немного побудем вместе.
Спокойной ночи, мой любимый.
Вторая ночь была не лучше первой, и пробуждение тоже. Трибуны превратились в настоящую клоаку. Женщины шлепают по грязи, моча стекает к дорожке. От жуткого месива исходит удушающий смрад. Зловонию неведомы национальности. Ночью женщины дрожат, как только до их слуха доносится малейший шум, и молятся о том, чтобы стеклянный свод не обрушился им на голову.
Каждое утро Лиза проходит по этим нечистотам к Еве, и они по очереди произносят пароль. Каждое утро Лиза притворяется, что не замечает шрама на теле подруги: это было чем-то вроде пропуска к зарождающейся дружбе.
Так прошло десять дней. Женщины не знали, что происходит в мире. Но однажды утром все изменилось.