Росла Манана. В доме Левона часто слышался смех. Дружно, счастливо жили люди. Словно всю жизнь провели под одной крышей. Но однажды простыла Дуся на работе. Воспаление легких признали врачи и положили в больницу. А через месяц она умерла…
Левон не верил в случившееся. Он стоял у постели жены, когда дежурный врач, тронув за плечо, сказал короткое:
— Крепитесь, Левон. Ваш отец… В общем, он в морге. Не пережил. Инсульт… Ну и учтите возраст… Не выдержало сердце. Спасти не смогли…
Левон и сам плохо помнил, как хоронил жену и отца. Они ушли из жизни слишком поспешно. У Дуси был сложный диагноз. Одно стало понятным: у женщины не выдержали легкие и сердце. Отец и вовсе ушел, не мучаясь. И только Мананка, не понимая случившегося, звала мать и деда. Капризничала. Не хотела спать одна.
Дуся… Ее портрет висел на стене. Левону казалось, что жена улыбается ему, привычно ласково.
Первое время Левон не находил себе места. Пришлось учиться стирать и готовить, мыть полы. Помощница была слишком маленькой. Ей самой покуда нужна была нянька.
Левон не разлучался с дочкой. Он повсюду носил ее с собой. И лишь через год стал водить в детсад.
Женщины с жалостью оглядывались на них. Но Левон никого не замечал: привести дочке мачеху не хотел.
Он боялся за каждый ее шаг. И успокоился, лишь когда Манана пошла в школу. Она росла доброй, работящей, умной и понимала Левона без слов.
Но однажды и она растерялась. Вернулась из школы, а отец за столом сидит. Лицо грустное. Перед ним письмо. Левон уже в который раз перечитывал его и все рассматривал фотографию парня, так похожего на него.
— Это твой брат, Манана. Егоркой его звать. Смотри, какой большой он стал! В мореходке учится. На штурмана. Смелый, наверное…
— А откуда он взялся? Почему никогда о нем не говорил?
— Маленькой ты была.
— Почему он не с нами?
— Зовут к себе. Насовсем. Его отчим ушел к другой женщине. Молодую нашел. А нам, видно, нужно вернуться к старой. Так-то оно надежнее. — Левон взялся перечитывать письмо:
«Я твой адрес узнала по розыску. Не обижайся. Ведь мне от тебя ничего не нужно. Но прошли годы, и Егорка стал совсем большим. Чем старше, тем больше похож на тебя. Этого уже невозможно было не увидеть. И муж тоже понял все. Когда Егору исполнилось десять лет, он ушел от нас к другой женщине, молодому специалисту-зоотехнику. Сказал мне, что хочет иметь родных детей. Я ему не мешала. Тем более что не беременела от него. Уже седьмой год живу одна. Егор во Владивостоке. Учится в мореходке, на штурмана, у него девушка имеется. Может, скоро дедом станешь, если в тебя пойдет.
Черкни хоть, как живешь. Семья, конечно, есть, дети. Счастлив ли ты? Остепенился ль? А то, если есть желание, приезжай к нам. Хотя бы в отпуск! Со всей семьей! Места хватит. Нам есть что вспомнить! За молодость не ругают! Ошибки в ней простительны. Потому что тогда мы были лучше, чем теперь. Ну, а не сможешь приехать иль не захочешь отвечать, пусть останется тебе в память фото и адрес сына. Он знает все. Он поймет тебя. Твоя в прошлом Софка..»
Манана радовалась всему. И прежде всего тому, что они никогда уже не станут жить рядом с кладбищем. Она с восторгом смотрела на самолет, не веря, что улетит на нем далеко-далеко. На другой край земли, где начинается утро.
Левон ни на шаг не отпускал ее от себя. А дочка визжала от восторга, когда увидела из иллюминатора, как взмывает в небо, разрывая облака и тучи, громадная птица — самолет.
Левон сидел, задумавшись. Годы одиночества не прошли даром. Он боялся всего. Он понимал: нельзя ребенку постоянно жить у кладбища, под боком могилы матери. В какой-то момент психика лопнула бы. Не хотел рисковать. Знал по себе: соседство с погостом, как дружба с мертвецом, до добра не доведет, и решил срочно изменить обстановку, пока не поздно, пока сам не свихнулся вконец.
«Станет ли Софка матерью? Как знать! Но ведь сумела вырастить Егора и, кажется, неплохо с этим справилась. А значит, есть у нее сердце. Может, и к дочке его поимеет. Ну, а коли нет, сами жить будем. Но обстановку надо было менять. Да и самому из хозяина погоста в мужики выбиваться», — думал Левон и, почувствовав, как идет на посадку самолет, спрашивал сам себя — встретит ли Софка, получила ли телеграмму.
— Левка! Левушка! — ухватила его за плечо седая осунувшаяся женщина.
— Софка? Ты ли это? — не поверил глазам.