Конечно, прошла романтика первого года, когда, поднимая в небо машину, чувствовал, будто это у него за спиной поднимаются могучие крылья я несут его высоко-высоко, к самым звездам.
Первый год, поднимая самолет в небо, он пел от радости и счастья, переполнявших его. Потом привык. И перестал «пускать восторженные слюни»! А дальше понял, что самолет может стать не только другом, но и гробом. Но потом и этого перестал бояться. Он уходил в испытательные полеты, зная, что нужен на земле, где его всегда ждали дома.
В семье Федькой гордились все. Жена и дети, мечтавшие, как только вырастут, стать пилотами на военных, испытательных самолетах.
Федька ничего им не говорил. Не отговаривал, пока малы. Старшему шел лишь десятый год. А младший едва переступил порог школы и начал учиться в первом классе.
Мальчишки считали, что их отец — главный волшебник и работает в сказке. Они не понимали, отчего так часто вздрагивает и плачет бабушка, когда отец задерживается на работе. Почему она в это время боится телефонных звонков. И, сжимаясь в комок, ждет Федю, прислушиваясь к шагам на лестничной площадке.
Федька и сам подтрунивал над ее страхами. И ничего плохого не ждал для себя. Но… Тот день сразу начался с неудач. Опаздывал штурман. Потом механик подозрительно долго прослушивал самолет. Когда полет разрешили, у Никитина уже было испорчено настроение.
И все же новая машина, легко скользнув по полосе, красиво взмыла в небо. За сорок минут Федор выполнил все фигуры, вгонял в штопор, в пике, крутил «бочку», закладывал крутые виражи. Резко меняя высоту, проверял самолет на всех режимах работы. И когда с земли последовала команда идти на посадку, стал гасить высоту над аэродромом. Все шло как нельзя лучше. Уложился в самый раз. Горючки хватало как раз на посадку. И тут… Заклинило шасси…
Федька снова поднял самолет над полем. Попытался отрегулировать шасси. Но не Получилось. Оно не вышло. Горючее было на исходе.
— Никитин! Федя! Слышишь? Садись на «пузо». Придави скорость, как можешь. Мы тебя встретим! Давай! — послышалось с земли.
Федор и теперь помнит ту посадку. С аэродрома его увезли в больницу. Он один выжил. Двое ребят из его экипажа скончались в самолете. От машины остался лишь обгоревший скелет.
Три месяца отец поднимал на ноги сына. Полный паралич ног из-за повреждений в позвоночнике. С таким не шутят. Федьке прочили инвалидную коляску с прицепным горшком. Он не мог не только встать, даже самостоятельно повернуться на другой бок. Плохо слушались руки.
Отец, да и все врачи радовались и этому результату. Ведь жив. А мог и умереть.
Когда Никитина привезли домой, он увидел заплаканных мать и жену. Мать Бога благодарила, что сын живым остался. Жена ревела молча. А ночью, когда его уложили в постель, Настю словно прорвало:
— Зачем ты выжил? Ну кто я теперь? Жена инвалида, пожизненно прикованного к постели? И я при тебе в няньках до гроба? Это в тридцать лет, когда жизнь только началась? За что ты меня наказал? — кричала она не своим голосом.
— Настя, да разве я виноват?
— Мужчина должен думать о семье. Зачем нам
обуза? Почему тебе не хватило последней капли смелости?
— Какой? — не понял Федор.
— Мужчины не должны жить инвалидами! Неужели не понятно?
— Вон отсюда! — указал ей на дверь.
Настя не заставила повторять. И, схватив детей, тут же выскочила из квартиры.
Отец, узнав о причине ухода невестки и внуков, молча комкал угол скатерти, успокаивал мать. Он не спал до утра, курил, мерил опустевшую квартиру тяжелыми шагами. А потом будто насмелился:
— Давай, сынок, через неделю положу тебя на дополнительную операцию. Хуже, чем сегодня, не будет. Но ведь есть шанс. Надо воспользоваться.
За эту неделю постарайся силенок набраться. Выспись. И ни о чем не переживать! Будь мужчиной! Сосредоточься на главном. В твои годы и здоровье, и жизнь наладить можно. Все от тебя зависит. Договорились?
Федьку трясло. Он плохо слышал отца. И не через неделю, а ранним утром увезла его «неотложка» в больницу с сильнейшим приступом. Сдали нервы…
В этот раз его не торопились выписывать домой. Отец не отходил от него. Он ни разу за все время ни словом не обмолвился ни о Насте, ни о внуках.
За два месяца перенес Никитин не одну — три операции. От него не отходила крепкая грубоватая массажистка, ворочавшая, крутившая Федора под массажем, как игрушку. Она втирала, вбивала в его мышцы мази и настои. Она не щадила, не давала отдохнуть.