И это было лишь начало. Дальше в ход пошла тяжелая артиллерия. Самые главные части парфюма, как выяснилось, имели жуткое в своей противности происхождение.
Например, мускус. Слово звучало аппетитно, потому что было похоже на «мусс». Оказалось, мускус добывается из желез оленя кабарги и имеет до невозможности удушливый аммиачный запах.
Вещество по названием «кастореум», которое представлялось Серафиме чем-то вроде касторки, добывалось из тех же самых желез, только бобра.
Но самой мерзкой оказалась «амбра», так созвучная с «амброзией». Выяснилось, что она является продуктом метаболизма, который происходит в пищеварительном тракте кашалота!
Это что же такое делается!
После кашалота Серафима решила, что больше никогда в жизни не будет пользоваться духами. Правда, Верстовский, выслушав ее отчаянную клятву, несколько утешил, объяснив, что парфюмеры давно пользуются синтетическими аналогами этих компонентов, а кашалоты, олени и прочие кошки семейства хорей находятся под охраной. Но Серафима не купилась. Константин Геннадьевич сам говорил, что в очень дорогих винтажных ароматах… эти… самые… все равно используются.
Пережив культурный шок по поводу амбры и мускуса, она решила, что вряд ли ее можно испугать еще чем-нибудь.
Оказалось, можно.
Настоящий кошмар начался, когда Верстовский принялся сыпать химическими формулами. Он произносил их с упоением и восторгом, как стихи, а Серафима сразу начинала искать повод улизнуть.
Она-то думала, что парфюмеры просто смешивают в колбах всевозможные дивно пахнущие экстракты, абсолюты и синтетические ингредиенты, но оказалось – сначала надо выучить их химический состав! С ужасом, близким к отчаянию, Серафима узнала, например, что любимый ею бергамот – вовсе не бергамот, а лимонен, линалил-ацетат, линалоол и еще штук восемь жутких слов, вместе взятых.
Кто тот умник, который разложил этот несчастный бергамот на составляющие! Подайте его сюда!
А ведь из всего этого бедняге парфюмеру приходится создавать композиции, которые Верстовский называл «ольфакторными пирамидами». Оказывается, каждый аромат – ольфакторная, будь она неладна, пирамида!
Правда, при ближайшем рассмотрении эти пирамиды оказалась не страшнее египетских. Любая парфюмерная композиция состоит, как аккорд в музыке, из трех нот. Верхняя – первое впечатление. Она быстро выветривается. Сердечная нота – основное содержание. Она звучит пару часов. И, наконец, базовая, которая держится до суток и состоит из самых стойких запахов. Ее еще «шлейфом» называют.
И всего делов! Можно было бы и не придумывать никакой сложной фигни. А то – ольфакторная! пирамида!
Видя, что Серафима заинтересовалась каким-то парфюмом, Верстовский наносил его на специальную полоску бумаги со странным названием «блоттер» и давал нюхать, но не просто для удовольствия, а просил назвать состав. Серафима то угадывала, то нет. Верстовский улыбался, морщился, но постепенно торчать в лаборатории вошло у нее в привычку.
Серафима не врала, когда говорила Верстовскому, что ей нравилось в качестве развлечения заявиться в парфюмерный отдел, вынуть из стаканчика длинную пористую бумажку, напрыскать на нее из самых дорогих флаконов, с умным видом поднести к носу и с понтом делать вид, что выбирает духи. Ну, вроде как эти ей подходят, а эти – нет.
Теперь стало ясно, что блоттер все же не дает четкого представления о запахе. На нем слышно лишь верхнюю ноту. Надо нанести парфюм на запястье, минут десять подефилировать по магазину, а уж потом нюхать. Ведь на бумаге и на коже духи пахнут по-разному. Уф!
– Аромат духов, – разглагольствовал Верстовский, – не должен чувствоваться дальше расстояния вытянутой руки. Все остальное – пошлость! Кроме того, запомни: запах движется снизу вверх, поэтому, если носить его только за ушами, он улетучится быстрее.
Это Серафима усвоила сразу. Теперь будет знать, где прыскать! Жаль только – не для кого.
А по ночам ей снились ольфакторные пирамиды, среди которых разгуливал Верстовский и хихикал, глядя, как она мечется в поисках выхода. Серафиму эти сны ужасно злили, ведь получалось, что с ролью ученицы чародея она не справляется.
Ну, сны снами, а хорошо было уже то, что за несколько месяцев, проведенных у Верстовского, она почти выкинула из головы Дениса и его дружков-риелторов. Хотя душа болела. Как же так случилось, что она не смогла уберечь родительскую хату? Неужели это окончательно? Верить в самое плохое все же не хотелось, но как вытребовать свой дом обратно, она придумать не могла.