- Ничего особенного, - загадочно улыбнулась чародейка. - Поют.
- Это я поняла. Мне бабка из-за стенки только что звонила. С жалобами.
Ольга закатила глаза.
- Извини, но я исчерпала запас красноречия на твоих родственниц и гостей. Решила отвлечь их друг от друга. Жозефина-Симона велела им спеть, потом повторить. Еще раз, и ещё. В общем, мы малость увлеклись. Но нам понравилось. К тому же, пение безопасней взрывоопасных бесед.
- Жозефина-Симона, значит, велела.
- Она способна на небольшие вмешательства с разрешения хозяина. Безобидные. В основном. Может занять любых неприятелей владельца часа на три-четыре.
Сумбур в моей голове становился ещё беспорядочнее. Словно она была переполненным складом, в которую с боем запихнули ещё целую батарею вещей.
- И как это...
- Остановить? Просто попроси кошку. А заодно пусть велит Марише с Ренатой отправляться восвояси. По-моему, дамы засиделись...
...Они, и правда, пели. Все пятеро. Включая кошь. Вразнобой, но увлеченно. Песню про коня, с которым выходили в поле. Особенно старались маман и Жозефина-Симона. Никого из присутствующих ни капли не смущало, что живность сидит на столе перед тарелкой, на которой раньше лежала селедка, и голосит наравне с остальными. Я застыла в дверях, ошалело взирая на весь этот бедлам. Больше всего впечатлила даже не наглость питомицы, а Рената с Ярославой, запевающие в обнимку.
- Присоединяйся! - кошь призывно махнула лапой. Остальные меня не заметили. Маман обернулась, но посмотрела мимо, явно не видя ничего и никого вокруг.
- Ещё чего! - возмутилась я. Отсутствием голоса и слуха я пошла в родительницу. - Слезь со стола. И вели им замолчать. А заодно гостей отправь куда подальше. Хоть домой, хоть к чертовой матери Клавдии. Мне по барабану. Лишь бы отсюда.
- Погоди, - взмолилась Жозефина-Симона. - Ещё пара песен!
Я показательно подняла телефон.
- Мартыновна звонила. Её бесит ваше подвывание. Грозится прилететь на метле. Тебе оно надо? Мне нет!
- Ладно, - кошь смирилась с неизбежным. - Но когда они, - она мотнула головой в сторону заклятых гостей, - в следующий раз явятся, можно мы ещё попоём?
- По рукам.
В конце концов, всё лучше, чем издевки Мариши и её дрянной дочи.
На заправленную кровать я свалилась, не переодеваясь. Не удосужилась стянуть уличные джинсы и носки. Прощаться с гостями не стала. Лишь убедилась, что они пришли в себя, и помахала рукой, сославшись на внезапную головную боль. Впрочем, никто не возражал. И не нуждался в моем присутствии. Дамы глазели друг на друга, недоумевая, с чего вдруг устроили певческий марафон. Мариша схватилась за телефон, чтобы вызвать такси и поскорее убраться из нашего «гостеприимного» дома.
Мои силы иссякли. Я стала пустым сосудом, из которого вылили все содержимое. До последней капли. И вытерли насухо внутри. Стало почти всё равно, что чародей выставил меня прочь, едва перестал нуждаться в услугах. Сон навалился внезапно. Едва закрылись глаза. Не помешали даже яркий свет в комнате и шум машин за поставленным на микропроветривание окном. Последнее, что я услышала, было бурчание Жозефины-Симоны, высказывающей детям претензии об их чрезмерном аппетите.
...Мы ехали к тете Лене. В машине было непривычно тихо. Папа с мамой поругались перед самым выходом из дома и теперь игнорировали друг друга. Но меня их ссора не огорчали ни капли. В гостях они всё равно будут делать вид, что всё в порядке, а к вечеру помирятся по-настоящему. Зато сейчас обидевшаяся мама села назад, а я устроилась на переднем сиденье и теперь глазела на солнечный город сквозь лобовое стекло.
- Поедешь завтра на рыбалку? - спрашивает папа, следя за дорогой.
У него единственный ребёнок. Дочь. За неимением другого, подходящего по полу отпрыска, мне предлагаются мальчишеские развлечения.
- Поеду, - киваю я. Почему бы и нет. Мне нравится процесс. И потом можно отвертеться от чистки рыбы, сославшись на усталость.
- Встанешь в пять утра?
Сзади недовольно кашляет мама. Ей тоже придется проснуться ни свет, ни заря.
- Встану, - обещаю я, с улыбкой разглядывая папин бородатый профиль.
Это последнее, что я вижу до жуткого удара и скрежета металла. До боли, затмевающей всё на свете: планы, мечты и даже желание жить. Остается лишь она и собственное сердце, сделавшееся огромным, не помещающееся в грудной клетке. А ещё лобовое стекло с россыпью трещин.
«Как тебя зовут, милая?»
«Настя...»
Это последнее, что я произношу. Или не я? А кто-то другой. Темноволосая девочка, разговаривавшая однажды на мосту в тумане с Полиной Андреевой. Та самая, которая передала мне через призрака, что нелегко начинать всё с начала. Я только что была ею, а теперь смотрю со стороны. На неё, стоящую всё на том же мосту. Лица опять не разглядеть. Только грустные серые глаза.