— Что? — переспрашивал он, морща лоб и вглядываясь в темноту.
— Ешь травы обычные, полевые, которые растут на дне пруда!
— Я не понимаю… что ты говоришь?
— Птицы плавают под водой, рыбу едят и птенцов там растят, — в небо поднимаются нехотя, только, когда их малёк пытается съесть.
Стенсер вновь и вновь спрашивал свой, бредящий внутренний голос. Он вертелся на месте, бубнил и, по временам, громко вскрикивал. Порой тихо жалобно шептал и сжимался, точно боясь, что его вот-вот начнут избивать толпой неведомые фантомные видения.
Домовой всё суетился; разминал в ступке травы, прикладывал травяные кашицы, промывал горячеватой водой гноившиеся на ноге раны. И, то и дело, выбегал из дома за новыми травами. Весь запыхавшийся, уставший, он всё же не останавливался и делал всё новые и новые травяные примочки, — несколько минут и травяная кашица сохла, отваливалась от ран, а после, в считанные мгновения, наружу вновь начинал выступать гной.
Стенсер не видел того, что происходило кругом. Он не чувствовал того отвратного, зловонного запаха, который источала его нога. Для него весь мир представлял собой сменявшие друг друга образы и видения. И в какой-то момент, на смену пугавшим, вызывавшим отвращение или неприязнь, пришли образы более… приятные.
Мужчина вновь был под водой. Не задыхался, и никто его не тащил на глубину. Он смотрел вверх, видел, как свет преломляется и играет в воде бликами. Видел ярчайшее небо и детально мог разглядеть облака. Славное видение не остановилось на этом, — вскоре, вверху, скользнула тень. Стенсер, закрыв глаза, собравшись с духом, сконцентрировал рассеянное внимание, — и, перестав отвлекаться на мелочи, следил за проплывавшей над ним тенью.
Девушка, с тёмно-синими волосами. Зеленоватая кожа и блистающие чешуйки. Длинные, тонкие руки и такой пронзительный, давящий на разум взгляд. Не сразу, далеко не сразу Стенсер обратил внимание на огромный рыбий хвост. Но и это его не смутило, — ему было приятно видеть кого-то столь симпатичного.
Даже когда девушка уплывала в густую, непроглядную стену водорослей, Стенсер продолжал видеть, как перед собой, девичье, точёное лицо с острыми чертами. Лицо с серьёзным выражением, чем-то напоминающее хищное, то и дело возникало перед глазами, — улыбалась ему нежной, чувственной улыбкой. Сердце в груди подскакивало, а глаза её так насмешливо смотрели…
Стенсер никак не мог оправиться от лихорадочного бреда. За окном совсем уж стемнело, когда его посетил другой образ. Самый страшный из всех, которые он видел.
Он вновь был под водой. Вновь мог дышать под водой. Только вверху ничего не было. Непроглядная, густая темнота, которая спускалась к нему, вниз. И, вместе с тем, каким-то образом, видя под водой, он стал погружаться всё ближе к удалявшемуся дну. Кругом редкие водоросли. И не пуганые рыбы проплывали стайками. А Стенсер, оглядываясь, видел, как темнота к нему приближалась.
Мужчина прикладывал все силы, без остатка, пытаясь уплыть как можно глубже. Он грёб и грёб, а водоросли кругом росли всё гуще. И в какой-то момент его окружила темнота. Куда не глянь — мрак. И только вокруг себя он видел, словно при свете дня. Стенсер вертел головой, пытаясь найти лазейку, но… его вновь схватило что-то за ногу. Он не мог пошевелиться. Боль прокатывалась по телу от раны на ноге, а дыхание, которое прежде было не нужно, вдруг стало необходимым. Задыхаясь, Стенсер, пересиливая боль, глянул туда, вниз, куда его утаскивало… и там была сосредоточения тьма.
Беззвучно крича, выпуская последние остатки воздуха, человек истерически пытался выплыть: «Куда угодно, только бы подальше!»
24
Сонно зевая, сидя за столом, Стенсер глядел на домового. Старик стоял рядом и пристально глядел на него.
— Ну, как? — спросил старик. — Как себя чувствуешь?
Стенсер натянуто улыбнулся и протянул: — Ну-у-у… — а в его голове оживали недавние воспоминания:
Он проснулся с тревожным криком. Оглядывался кругом и никак не признавал своего нового дома. И только после, когда в груди перестало так тревожно колошматить сердце, Стенсер вздохнул с облегчением.
Нога, ниже колена, нестерпимо зудела. Не ожидая подвоха, Стенсер протянул руку и коснулся перевязанной лоскутами раны. И, потеряв над собой всякую власть, он беззвучно застонал, изгибаясь от боли дугой.
Припомнил, как после, ощущая страшную жажду, влачился до ведра с водой. Вспомнил, как дрожали его руки, расплёскивая воду, как обливался, пытаясь напиться.
— Даже не знаю… как сказать? — спросил Стенсер.
— Как есть, так и говори!