Склонившись у мелководья, не решившись намочить ноги, Стенсер положил пышный букет на воду и толкнул в сторону центра пруда.
— Прости, что я сразу не поблагодарил… не в состояние был, да и… — чувствуя, как плохо получается, Стенсер вздохнул. — Ну, надеюсь, ты зла не держишь и… спасибо тебе. Огромное тебе спасибо…
Он не знал, куда посмотреть. Ощущая неловкость, взгляд блуждал по пруду и, зацепился за плававшие на поверхносте деревяшки. С тоской подумал: «Всё, пропала сеть…»
— Ну, что же… — так никого и не дождавшись, и не встретив хоть какой-то ответной реакции, Стенсер сказал. — Ещё раз спасибо и… всего тебе доброго.
Чувствуя некую неправильность и сомнения, пересиливая себя, Стенсер повернулся и зашагал домой. Несколько раз он оглядывался, слыша всплески, но так никого и не увидел. Только букет цветов, кое-как сплетённый неумелыми руками, исчез с поверхности воды.
26
Стенсер не заметил, как стал привыкать к новой жизни. Он привык к делам, которые поначалу давались с трудом. Мозоли полопались и руки, перестав напоминать женские, огрубели. Работа с топором больше не вызывала у него сложностей; движения стали более твёрдыми и уверенными, а тело заметно окрепло.
Болезнь, которая его свалила, отступила. На ноге остался крупный шрам, но ничего более не напоминало о случившемся на пруду. Даже тот девичий образ, заставлявший сердце трепетать, покинул его голову.
Мужчина через день ходил на речку и сидел на прибрежье с удочкой. Не задерживался особо, так, ловил на рыбную похлёбку и только. И каждый раз, когда он приходил на реку, показывался речник, да напоминал: — Ты об обещании помнишь? Когда завал убирать начнёшь?
Только Стенсер чувствовал перед водой странный страх и не решался идти к пруду, говоря речнику: — Помнить-то я помню, но подожди немного, нужно кое-какие дела вначале уладить, а там… как только освобожусь…
Речник смотрел на человека с недоверием, и даже для острастки один раз ударил своим огромным хвостом по воде. Получился ужаснейше громкий хлопок: — Смотри мне! Только обмани… и это тебе ещё радостью покажется!
Человек, помня слова старика, что речника злить не стоит, всячески того успокаивал: — Брось ты это! Разве стану я тебе голову морочить? Ты мне помогаешь, и в воду не тащишь… так неужели я, после этого, тебя обману?
— Смотри мне! — говорил речник, грозя толстым пальцем у самого носа человека.
Мужчина изо дня в день ходил в лес. Собирал валежник. И после, принося его к порогу дома, там, нарубал так, чтобы можно было им топить печь. Движения теперь были твёрдыми, размеренными, — не осталось и следа от размашистых и неловких ударов. Прежде он кое-как перерубал ветки, но привычка и обретённое умение сделали своё дело, — одним, в редких случаях, двумя ударами, Стенсер перерубал крупные ветки.
За время болезни короб с дровами совершенно опустел. Но после, когда Стенсер начал ходить в лес, ему удалось почти полностью его заполнить.
Однажды утром, когда они завтракали горячей похлёбкой, Старик спросил:
— Сегодня чем займёшься?
Стенсер, держа перед собой ложку и обдувая с неё пар, поглядел на домового и сказал:
— Тем же, чем и обычно, — пойду в лес, дрова наберу. После на пруд, а следом ужин и здоровый, крепкий сон.
Домовой отложил ложку, поглядел на человека и сказал:
— Тебе что, того мало? — старик кивнул в сторону короба.
Стенсер, продолжая обдувать горячий рыбный суп, сказал:
— Запас лишним не бывает… Пусть лучше будет резерв, чем что-то случиться, а в доме даже печь нечем топить.
Старик как-то не хорошо посмотрел, а Стенсер и так уже чувствовал, что оправдывается. Он изумлялся, что оправдывается, в первую очередь, перед собой. Мужчина встал из-за стола. Оставив завтрак недоеденным, Стенсер прошёл к печи и взял топор, — домовой зверски лютовал и ругался, если он уходил в лес без топора.
— Скоро вернусь, — сказал Стенсер, толкая скрипучую дверь.
Мужчина шагал по нахоженной тропе в сторону леса. Она уже казалось знакомой с детства. И лес больше не пугал, — Стенсер словно угадывал, куда заходить не стоит, и старательно избегал углубляться в непролазные дебри.
Его касались высокие, покачивавшиеся на ветру, травы. И пахло так богато полевыми цветами, что от приторности становилось неприятно. Стенсер пытался понять, что же именно его так болезненно зацепило в коротком разговоре с домовым, пытался разобраться, что смогло его так потревожить.
«Наверное, я и в самом деле слишком уж однообразно живу. Следует найти себе какое-то другое применение. Приложить себя, так сказать, к иному делу. Может, чему поучиться? Посмотреть другие места, да и так… что меня сейчас больше всего должно волновать?»