— Запомни, внимательно себе запомни, просто так ничего тебе не поможет! Беря что-то, ты обязательно отдашь что-то взамен.
«О чём это он?» — подумал Стенсер, — «Что он хочет этим сказать?»
Но опять промедлил, а Кондратий, едва шагнув в бурьян, точно растворился. И только по-началу мужчина заметил, как шумно колыхались высокие растения.
Стенсер стоял на солнцепёке и не знал, куда себя деть. С одной стороны ему хотелось куда-то уйти, в тень, но в бурьян лесть он боялся, а уходить… «Он согласился мне помочь… а ведь ему от этого пользы никакой!» — и сам не имея возможности внятно объяснить, почему всё же не отказался от ожидания, присел на дороге. Стянув с себя промоченную потом рубашку, использовал её для создания тени — поднял над головой.
«Толку, конечно, грош, но — лучше, чем ничего!»
Спустя время, когда Стенсер уже изнемогал от жары, показался его знакомый. Довольный, улыбавшийся, с пышной охапкой самых разнообразных трав и громким криком. Только Стенсер слишком уж сильно устал от сидения на дороге в жаркий день, — никак не отреагировал на громкое:
— Уу-ух! Насобирал, принимай подарочек!
«А он себе не изменяет» — лениво подумал Стенсер и попытался встать.
— Эй, эй, человек! — воскликнул Кондратий, перепугавшись, и подхватив человека одной рукой. Часть трав упала на пыльную полевую дорогу. — Ты чего это?
Стенсер глянул на верзилу мутными глазами. Взгляд был рассеянным, движения медленными и вялыми.
— Что с… а-а-а! — понимающе протянул он. — Понятно! Распекла тебя, плутовка такая! Ну, ничего… ух я ей! А ты на, пей!
Кондратий вложил в руки молодого человека деревянную, узорную флягу, и прибавил:
— Пей понемногу! Не всё разом!
Но куда уж там! Чтобы замученный жаждой человек, чувствуя ужаснейшую сухость во рту, да смог устоять перед водой?
Стенсер поморщился от горьковато-терпкого послевкусия.
— Впрочем, сейчас тебе это не повредит.
Ещё ничего толком не соображая, Стенсер выслушивал советы Кондратия, как и в какой последовательности нужно жечь травы. Механически поблагодарил, распрощался и даже дошёл до бани и только после стал понимать, что ничего не понимает.
«Ну, была, не была!» — подумал Стенсер, поднося огонёк к горице. Он смог запомнить, что эта трава всегда горит и что она есть основа для сжигания трав.
Вспомнив о словах, что всё имеет свою цену, Стенсер подумал: «Надеюсь, это меня не убьёт… или убьёт, но так, сразу, — чтобы не мучился!»
И всё же без сомнения или страха зажёг горицу и удивился, как быстро синее пламя с зеленоватым отливом захватило все травы в его руках. Огонь касался его рук, наползал на них, согревал, но не обжигал. Травы сохраняли свой вид, но от огня поднимался густой запах, от которого вначале стало так больно, что едва не разжал руки.
«Держись… нужно… вначале справиться…» — мысли текли с таким трудом, словно река, которую начали заваливать сразу во многих местах. И чем дольше он дышал тем густым дымом, тем меньше мог мыслить. Как механизм, ходил по предбаннику, с горевшими в руках травами, по бане, совершенно ничего не соображая.
Но что по-настоящему удивительно, — Стенсеру было как никогда хорошо. Чувства окутывал обманчивый, дурманящий туман. Его ощущения полнились яркими образами и чувствами. Глаза едва следили за происходившим кругом.
Вскоре, окончательно растеряв всё человеческое, Стенсер, как дух, ходил рядом со своим телом, но всё же отдельно. Он наблюдал, как его тело убирается в бане, наблюдал за старанием и рвением, но сам был скован сладостными на ощущения грёзами. И даже та зелённая, заплесневелая вода, которую его тело вычерпывало маленьким ковшом из бака, не доставила неприятных ощущений.
— Эй, ты… проснись! Проснись, тебе говорят! — звучал застуженный басовитый голос банника. — Кому сказано, а? Подъём!
41
Жизнь богата на разнообразия. И в вопросе пробуждения жизнь бывает вполне необычной. Стенсер прочувствовал на себе это, так сказать, в полной мере.
Он умудрился уснуть сидя на пороге предбанника и прислонив голову к дверному косяку. Уснуть глубоким, почти непробудным сном. И кто знает, сколько бы он проспал, если бы никто ему не помешал?
— Просыпайся, говорено тебе! — проорал банник со спины, а после Стенсер ощутил, как на него вылили холодную, родниковую воду.
— А? — удивляясь, промычал он.
Молодой мужчина попытался соскочить на ноги, — это было инстинктивным порывом и потребностью. Только он неуклюже дёрнулся, а после, потеряв опору в виде дверного косяка, рухнул на спину, крепко ударившись затылком о пол. Не было боли, только в глазах потемнело.