Дверные петли заржавели. Пришлось приложить не малые усилия чтобы дверь, с ужаснейшим скрипом, начала открываться. Из сарая потянуло сырость и неприятным смрадом.
«Ох, ну как же вечно мне везёт на грязную работу! Хоть бы раз предложили помочь, просто сидя где-нибудь в тени, в уютном кресле, да с кружечкой чая и хорошей книгой…»
Стенсер так задумался, что невольно колыхнул забытые воспоминания. И до того изумился, что ничего не замечал. Ни шороха внутри сарая, ни странного одинокого стука.
«Книга… книга!» — думал Стенсер, пытаясь вспомнить, что за книга ему пришла на ум. Он увидел, как перед глазами, образ потёртой книги с размытым названием и едва различимым рисунком. — «Книга…»
Он продолжал открывать дверь, но не смотрел во внутрь сарая. Он старался упомнить забытое… был не внимателен, за что и поплатился.
Ему в голову прилетело сосновое полешко. Да так прилетело, что Стенсер упал без чувств. И только где-то в сарае посмеивался дворовой своим застуженным голоском.
44
— А-а-а! — стонал Стенсер, приходя в себя.
Он лежал рядом со старым сараем. И не было сил подняться, но и лежать было невыносимо тяжело. Да и в голове так противно ныло, а в затылке стучало, и тошнота подступала к горлу.
— А-а-а! — стонал молодой мужчина, пытаясь встать.
Казалось бы, простая задача. Но он валился на колени, чувствуя слабость и перестук в висках. Ему хотелось встать на ноги, быть человеком, а не бессильным животным. Но раз за разом падал на колени, стонал и вновь пытался подняться.
В какой-то момент он упал на спину. Уставился вверх, на бледное от жары небо с редкими перистыми облаками. Не сразу, сквозь шум в голове, стал пробиваться посвист порывистого ветра. Только после мужчина услышал хриплый голос, доносившийся из сарая. Неясное, спутанное бормотание, лишившегося рассудка старика. Полоумное, жалкое создание, которое больше не пыталось ему навредить, всё же вызвало столь отчаянный и яркий гнев, что Стенсер зарычал, крепко сжал зубы и заставил себя подняться на слабые и неверные ноги.
Поджилки тряслись. Колени болели, он чувствовал, что не сможет долго простоять. Чувства обманывали, — казалось, что падает, хотя только покачивался на месте. И во рту было так горько… но именно вкус собственной крови не на шутку злил и придавал сил.
— А я ведь тебе и в самом деле хотел помочь… и что же ты сделал?
Почувствовав во лбу жжение, поднял вялую и слабосильную руку. Он ощупал лоб, провёл по нему рукой и не понял, что это там такое болтается. Да и что так отозвалось, словно рукой провёл не по коже, а по рассыпанной соли?
Он опустил руку к глазам, пристально разглядывал ещё толком не высохшую сукровицу. Не понял, что это такое, и вновь поднял руку. Он оторвал кусочек того, что болталось. И вновь опустил руку. На этот раз он разглядывал лоскут кожи, который прежде кое-как ещё держался. Догадка посетила его голову, и только после, уже по-настоящему приходя в себя, он стал понимать, что ему порядочно так раскровили голову. Он стал осознавать, из-за чего ему настолько плохо и почему его так мутит.
— Да он же мне мозги сотряс! — сказал Стенсер и услышал чужой голос.
Перед глазами возник образ людной улицы. Толпы людей, сгрудившейся вокруг двоих. Оба крупные и крепкие. У одного в руках была какая-то железяка, а другой, ощупывая голову, смотрел и не верил в происходившее. Этот голос, того крупного мужика, в грязной, рабочей одежде, вновь прозвучал в голове Стенсер: «Да он же мне мозги сотряс!»
Старик, внутри сарая, расхохотался. А Стенсер вспомнил, что было дальше. Он также взревел, и бросил то же самое скверное ругательство, что и мужик-работяга, бросаясь на обидчика в отчаянном рывке.
Воспоминания оборвались, а Стенсер уже схватился за ручку двери. Он был также отчаянно-решительно настроен. И прежде, не поддававшаяся дверь, с коротким, точно испуганным писком, раскрылась перед ним.
Рыча и ругаясь, Стенсер бросил.
— Конец тебе, дурень!
Но и старик-дворовой был не дурак. Стенсер заметил того на огромной куче дров. И старик, точно защищал своё жильё от вора, решительно и самоотверженно стал метать в молодого мужчину поленья, — в очередной раз, пытаясь крепко приложить бедолагу.
Первое же брошенное полено грозило вновь угодить в голову. Только что-то, что рвалось изнутри, взяло контроль над ещё слабым телом. Точно отмахиваясь от мухи, Стенсер отшвырнул летевшее в его лицо полено. То гулко ударилось о стену сарая. Послышался треск ломаемой, гнилой доски. В руке зазвучала боль, — полешко всё же славно ободрало кожу. Только мужчина не застонал, он также стоял на пороге сарая, в полный рост, расправив плечи, и готовый встретить любую угрозу.