Какое-то время, накрывшись одеялом, Стенсер пытался забыться сном. Его ослабшее тело чуть ли не говорило о том, что нужно поспать ещё, нужно восстановить силы. Но, сколько бы он не вертелся, сколько бы ни держал глаза закрытыми, кашель и жар не позволяли ему укрыться под сенью сна.
Тогда, собравшись с разбегавшимися мыслями, мужчина поступил единственно верным образом, — заставил себя подняться на ноги. Это оказалось не такой уж и простой задачей, ведь тело, под гнётом болезни, не на шутку ослабло. И, чтобы просто поднять на ноги, чтобы стать в полный рост, как полагает человеку, ему пришлось придерживаться за печь.
На самом деле Стенсеру не хотелось ни есть, ни пить, только спать. Чувства притупились, а желудок, по ощущению, попросту уснул. И всё же, даже с затуманенной головой, мужчина понимал, что питаться попросту жизненно необходимо. И как бы ни было тяжело, он заставил себя растопить печь, чтобы сготовить завтрак.
Стенсер не обратил внимание, что дрова, лежавшие рядом с печью, появились там сами собой. Все его мысли и старания были направлены лишь на одну цель, — не дать слабины, не дать себе рухнуть на пол.
Готовить в таком состояние было тем ещё удовольствием, — голова кружилась, а движение были излишне размашистыми и не твёрдыми. Несколько раз чуть не уронил сковородку, ещё чаще чуть не падал сам. Но каким-то чудом он справился и даже вскипятил воды. Чая не было, а потому он просто разлил кипяток в две кружки и, разложив в грязные тарелки завтрак, позвал домового. Старик словно только того и ждал, — сразу показался из-за печи и, бросив «спасибо» сел за стол.
Домовой ел совсем уж неаккуратно, — голыми руками, да так торопливо, словно неделю ничего не ел. Стенсер же не спешил. Он несколько раз заглядывал в тарелку, из которой поднимался пар. Поглядывал на жареный хлеб с ломтиками вяленого мяса, слышал их запах и улавливал аромат топлёного сала, но вместо аппетита он ощущал, как к горлу подступала желчь. И, вначале с осторожностью и опаской, а после заметно смелее он принялся пить кипяток. Простая горячая вода успокаивала его нутро, а боль и жжения, вначале робко воспротивившись такому питью, всё же отступили. Словом Стенсер не спешил даже больше, не решался приступить к завтраку.
Старик закончил со своим завтраком, когда Стенсер принялся наливать себе вторую кружку кипятка. Домовой, довольно выдохнув, утёр грязным рукавом лицо и, ещё раз выдохнув жар, взялся за кружку с горячей водой. Так и не обменявшись за всё утро и словом, они попивали кипяток. Стенсер с трудом справляясь со слабостью, — временами ему обманчиво казалось, что он падает, — а старик довольный и счастливый, улыбался.
Где-то на половине кружки, сделав слишком большой глоток и подавившись, Стенсер зашёлся кашлем. И казалось бы, болезнь, пусть и не спеша, но отступала, как вновь налетел этот злой кашель от которого до боли сжимались лёгкие.
Отложив кружку, старик пару мгновений глядел на человека, а после, коротко ругнувшись, соскочил на ноги и в пару торопливых шагов оказался позади мужчины. Стенсер был слишком занят судорожным кашлем, чтобы заметить такую нездоровую подвижность домового. Ещё большей неожиданностью стало то, насколько крепкой была рука у дряхловатого на вид старичка, — в пару увесистых хлопков по спине он выбил всякий признак кашля.
— Ещё? — коротко, но явно обеспокоенно, спросил домовой.
— Нет, спасибо, — отвечал Стенсер. — Мне ещё спина нужна будет.
Старик такой шутки не оценил и, встав перед молодым мужчиной, хмуро посмотрел на него. Посмотрел-посмотрел, да и, смягчившись, сказал:
— Мог бы и попросить помочь.
— Когда кашлем зашёлся?
— Когда простыл!
Стенсер не знал, что ответить и, помолчав, только пожал плечами.
Домовой тяжело вздохнул, махнул рукой и, расстроившись, сказал:
— Эх, дурачьё молодое… ничего-то вы не смыслите!
Мужчина не знал, что ему на это ответить, а старик быстро ушёл куда-то на улицу. Стенсер старался понять, что же случилось, и о чём он только что говорил со стариком, но ничего не получилось. Да и сонливость, как назло, начала наваливаться. Так и не прикоснувшись к горячей еде, Стенсер побрёл к своей лежанке.
Он уснул неожиданно легко. Только по временам в его обрывочные сны вклинивался домовой. Старик, изумляя Стенсера, заботился о нём и то поил какими-то травами, то с ложечки кормил, приговаривая: