Под чутким, внимательным, и ругательным вниманием, Стенсер стоял на шатком стуле и на балке, которая над дверью, вырезал тупым ножом какие-то загогулины.
63
Первое, что сделал молодой мужчина, как полновесный хозяин дома, — обратился к домовому с вопросом:
— Будимир, будь так любезен, скажи, — Стенсер перевёл взгляд и поглядел на новые загогулины на балке, — что я там написал?
Домовой усмехнулся.
— Продал нам свою жизнь!
Но дворовой не церемонился с братом, и дал крепкую затрещину.
— Любишь ты всякую околесицу собирать!
— Это старые письмена, — заговорил банник. — Знак того, что ты теперь здесь хозяин, и что не один дух, без твоего ведома, не может сюда зайти… ну, кроме нас.
— То есть?.. — непонимающе протянул молодой человек.
— То есть это запрет на вход в дом всем, кроме нас троих! — весело ответил дворовой.
— А теперь наш черёд, стены портить! — сказал домовой, а после, уже повелительно прибавил. — Проваливайте к себе, не отвлекайте от важного дела!
Братья так красноречиво поглядели на домового, что Стенсер подумал: «А не придётся ли мне их разнимать?» — но дворовой с банником вздохнули, словно сказали: «Ой, дурак!» — и, поклонившись Стенсеру, ушли.
Стенсер почувствовал некоторое странное, смешенное чувство, глядя, как старик на двери царапает письмена. Он думал: «Ну, хорошо… стал я хозяином… и что дальше?» — а дальше он ничего лучше не придумал, как занять себя разными делами. Рассудил, что: «За делами и время быстрее идёт, и польза после есть!»
День быстро прошёл. Стенсер и не заметил, как смог, в ставшей привычной суете, многое успеть, и при этом совершенно не думать о сомнениях и переживаниях, — за работой до них не оставалось места.
А вечером, плотно поужинав, он забрался под одеяло. Стенсер сполна насладился теплом близкой печи и уютом ставшего родным угла. Да и лежанка уже была привычной, — без неё он не мог уж вовсе жить.
Казалось бы, всё прошлое должно было оставить. Но как и прежде, молодой мужчина вновь провалился в странный, можно сказать, сомнительный сон. Он был бесплотным духом, в том же самом доме, в котором и уснул. Но, что не обычно, в доме были и другие люди, помимо него: Двое взрослых, и невероятная толпа детей, подростков и пара колыбелей, весевших в метри над полом.
Лиц людей Стенсер разглядеть не мог, — непонятные маски с размазанными красками и неясными линиями. В остальном Стенсер мог без труда рассмотреть собравшихся в доме людей. Их одежды, отличительные, остро бросавшиеся взгляду особенности и… что уж говорить, если он смог разглядеть огромные, ставшие всё равно, что костными, мозоли на руках отца семейства, свежие и заживавшие порезы на руках матери и почти всех дочерей. И у мальчишек он смог заметить различные царапины, ранки и шрамы, так обильно покрывавшие руки.
Даже не смысля ничего в деревенской жизни, оглядывая свои руки, Стенсер понимал, что даже эти мальчишки, с размазанными и неясными лицами, много привычный к труду, чем он, взрослый мужчина.
С некоторой тоской и наслождением, он смотрел, как семейство ужинало. Он не слышал, как те говорят, — но замечал движения и догадывался о чём всё-таки были разговоры. Но по-настоящему приятным, и в то же время болезненным, стало то тепло, которое было у этого вечернего застолья. И то, как это огромное семейство, заполонив всю комнату, сидели по двое и по трое, как жались малыми выводками друг к другу.
За столом сидели мать и отец, а также несколько старших детей. В них молодой мужчина замечал какое-то яркое превосходство. Родители были всё равно, что столпы мирозданья, а старшие дети, точно птицы, приближались к этим небожителям, сами становясь такими.
И сколько восхищения он умудрился разглядеть, в движениях этих странных детей, сидевших в разных углах комнатки… сколько уважения и почитания!
Стенсер думал, что ему сниться благой сон. Надеялся, что сможет в таком тёплом окружение побыть подольше, но… всё имеет свойство заканчиваться. И, расправившись с ужином, люди начали спешно прибираться. Отмыв за собой посуду, семейство стало разбредаться. Старшие дети заняли пару скамеек, младшие разбрелись по дому и ложились спать прямо на пол. Стенсера невероятно изумило, как за место под столом, двое мальчишек чуть не подрались, — оба получили отцовскую затрещину, а после оставили спорное место. То недолго пустовало, сразу две маленькие девчушки его заняли.
Не сразу Стенсер заметил, что всегда запертая дверь вдруг оказалась раскрытой. Туда, в отдельную комнатку, уходили двое взрослых. А Стенсер чувствовал подступивший жар любопытства: «Я узнаю… наконец-таки узнаю, что там!»