И всё же мысли продолжали метаться. И Стенсер задумался «Что если всё же это не сон?» — но сам себе и ответил. — «Тогда придётся жить семейной жизнью… и в редкие минуты, за кружкой хмельного кваса, утирать скупую слезу по славным, пусть и вымышленным воспоминаниям».
Горько усмехнувшись, Стенсер решил, что идти сразу домой не особо охото. Подумал, что: «Нечего ведь дурного не случиться, если я немного прогуляюсь по округе».
Перво-наперво мужчина ушёл с улицы, и, перепрыгнув через плетень, шагал между грядок в сторону знакомых, совершенно не изменившихся холмов. Ему хотелось оглядеться кругом. И надеялся, что чувство тоски утихнет, когда немного холод освежит его голову. Становилось всё сложнее и сложнее верить в правдивость брошенной, никому не нужной деревни и множества духов, её населявших. И всё же те воспоминания, как манящие огни, сводили с ума тоской и печалью, что нельзя вернуть славные времена.
Почти забравшись на холм, Стенсер каким-то чудом, чутьём угадал, что что-то случилось неладное. Он огляделся и не сразу приметил торопливо к нему приближавшееся создание. Оно бежало от деревни, и чем-то неуловимо напоминало собаку. И всё же это не было собакой. Чёрное, как смоль создание, с длинными лапами, огромной пастью, чуть ли не вдвое крупнее дворовых псов.
«Ух ты, — подумал Стенсер. — А кому это я так неожиданно стал нужен?»
Это создание едва сбавило бег, взбираясь на холм, но мужчина понимал, что встреча будет неминуема, и будет она далеко не ласковой.
«А я уж было поверил, что этот мир настоящий!» — радостно думал мужчина, смело бросаясь навстречу с этой ужасной, клыкастой тварью.
70
Стенсер едва ли мог здраво воспринимать то, что происходило. Разум, точно растеряв силы, покинул его. И только старые инстинкты, смахнув с себя пыль морали и человечности, руководили им.
Чёрная громадина, собравшись в последний момент, решительно бросилась к его глотке. Мужчина выставил перед собой руку, чем спас свою жизнь. Другой рукой, не замечая боли, стал колошматить ужасное создание, что было сил.
Ни единой мысли не было в голове, только одно желание руководило им, — убить злобную тварь. И ничто больше не имело значения, — ни живая деревня с огромной семьёй, ни брошенная деревня с её духами, ни даже другая, совсем позабытая, прошлая жизнь. Человек обезумил от желания разорвать напавшее на него, неестественное животное. И себя было не жалко, ведь важно было только одно, — разорвать, убить, расколошматить, переломать его кости и выжать, как тряпку.
Животное пыталось отбиваться, — ударяло по телу когтистыми лапами. Одежда рвалась, а на теле оставались глубокие, грубые раны. И всё же напор человека был неумолим. Чёрное животное слабело под ударами крупных кулачищ.
А Стенсер впал в раж, — колошматил одной рукой, куда только мог, но так убедительно, что вскоре набросившаяся на него тварь почти перестала сопротивляться. Лапы бессильно висели, только подрагивали, но зубы продолжали терзать его плоть, — как волк, это непонятное создание, мёртвой хваткой держалось за одну из рук.
И Стенсер продолжал бить, бить, бить! Бил по телу, бил по лапам, бил в голову. Он не мог остановиться, — странная, безумная радость обуяла его. Не боялся ни своей, ни животной крови. И всё продолжал бить тварь, пока череп не захрустел под его ударами. И даже после, когда разум помутился, а в глазах потемнело, Стенсер не останавливался, бил, бил и… вскричал от боли.
— Вот объясни мне, человек, зачем ты бил печь? Что она тебе такого сделала!
Домовой в очередной раз промывал раны сидевшего на стуле человека. Поверх лопнувшей кожи накладывал травяную кашицу и плотно перевязывал тряпками.
— Да я же… — начал было Стенсер, но домовой вновь перебил.
— Да я, да я! Что да я? Ты на руку свою смотрел? Она и так уже вся изрезанная… так ты зачем-то вздумал портить и другую…
— Но ведь… — Стенсер опять попытался объясниться, но домовой был непреклонен.
— Но ведь… но ведь! Да ты издеваешься над стариком, вот ведь! Что по твоему мне братья скажут? — старик начал передразнивать деланным голосом банника. — Что, опять? — а после прибавил голосом дворового. — Где были твои глаза? Да какой же ты тогда хозяин дома! — а после, выждав паузу, посмотрев в глаза человека, прибавил — Тьфу!
Только Стенсер не унимался и заставил домового выслушать его рассказ о странном сне. Старик вначале слушал невнимательно, после с недоверием, но под конец не мало изумлялся, и Стенсер даже заметил некоторый испуг в его взгляде.