— Так, может, нечего тогда и день терять, а часть полков послать вперед прямо завтра? — Дмитрий подумал вслух.
— У тебя что, хоронить некого?
— Почему? Сорок шесть человек. Под сотню раненых. Легко. Ну а вот мой, Бобров полк, там вообще всего трое раненых. Так я их даже с собой могу...
Князья и воеводы завздыхали завистливо: вот как повоевал! Такая битва, а у него все целы!
Андрей сидел, черный от горя. Он ни на кого не смотрел, он силился собрать мысли в точку и никак все еще не мог осознать вполне и примириться, даже просто привыкнуть к тому, что его войско полегло, что за победу, за все, за всех заплатил он, а сам остался у разбитого корыта. Вряд ли у Константина настроение было лучше.
— Значит, победили и вперед? За добычей и пленными? А мы своими ребятами дорожку вам вымостили, и теперь? Мертвых хоронить, да пленных стеречь?!
Повисла неловкая тишина. Олгерд, помолчав, проговорил очень деликатно:
— К кому претензии, сын? Разве мы тебя бросили? Или подставили?
— Вы загородились!
— А ты? Кто тебе мешал? Ты подмоги просил? Хорошо еще я с легкой конницей догадался, а то бы вообще...
— И так — вообще, — махнул рукой Андрей, понимая, что, кроме как к себе, претензий предъявить не к кому. «И Митька, гад, как он уговорил меня с этими лучниками?! И я как петух молодой: сам! Сам! Надо было у него арбалетчиков просить! А теперь что ж... — вытирай сопли»...
— Я никого не виню.
— А мы разве не понимаем, каково тебе пришлось? И то, что выстояли, — геройски, молодцами, — тоже понимаем. И обидеть ваших воинов никто себе не позволит. А если кто и... забудется, я живо напомню! Из того, что сегодня захватили, возьми, что хочешь и сколько хочешь. Щедро награди всех, кто остался жить — они спасли битву! Но вперед как ты пойдешь? С кем? Так что да — тебе оставаться: пленных стеречь, мертвых хоронить, раненых на ноги ставить. Так вышло. В будущих трофеях ваша доля не пропадет, за это я ручаюсь, — Олгерд сделал ударение на «я».
— Трофеи — ладно. Людей вот не вернешь...
— Теперь это... только на будущее замета.
* * *
— Ну, теперь-то ты мне скажешь, почему доверил командование?
— Теперь скажу. Теперь можно.
— А утром нельзя было?
— Утром нельзя. Спугнуть боялся.
— Кого?
— Не кого, а чего. Удачу, конечно. Ты не понял, что ли?
— Понял. Потому и не приставал.
— Понимаешь, есть тип людей, которым в чем-то все время везет.
— А! Я из таких?
— Не перебивай! Некоторые полководцы и умны, и доблестны, и черт-те-чего еще... Семь пядей во лбу, все умеют, все знают, а как до битвы доходит, так... То то, то другое... Ну не прет и все! Ты заметил, как у Олгерда с Орденом? И ничего уж тут не поделаешь! Я абсолютно уверен, что он немцев, вот так, как сегодня татар, никогда не разобьет. А есть наоборот. Что бы ни стряслось, как бы ни сложилось, а ему — прет! И он никогда не проиграет! Вот я на такого и поставил. И видишь — не в проигрыше!
— А вдруг я х...ню какую-нибудь спорю и проиграю?
— Нет. Если человек соображающий так пошел, то нет! Война имеет свои законы, правила, которые даже великие гении не могут попрать. Это дело серьезное, и если уж кто им занимается, а особенно удачливый, никогда явной глупости не сделает.
— Не сделает? Точно?!
— Ну... если уж очень зазнается. Но тебе до этого еще далековато.
* * *
На следующее утро, оставив раненых, пленных и все захваченное на Любарта, который должен был помочь Олгерду разделить добычу, волынские и новогрудские полки налегке, быстрым маршем двинулись на Ябу-городок. Олгерд должен был выступить следом завтра или через день, управившись с делами.
Как только полки тронулись, Дмитрий подозвал к себе Станислава с Алешкой:
— Помните, как татары сюда шли?
— А чего ж не помнить, — охотно откликается Станислав, у которого язык всегда опережает все остальное, — шли обоими берегами, а там вон переправились.
— А туда где они переправлялись?
— Городок этот их, Ябу (его мать!) городок, на нашем ведь берегу. Когда они на нас пошли, где переправили тот тумен?
— Да зачем тебе? — хмыкает Станислав, а Алешка, догадавшись, чего от них хочет Дмитрий, говорит:
— Нет, князь, себе хлопот больше. От Ябу-городка до устья Синюхи верст пять, а от него до бродов еще версты три. Пока переправишься, пока дойдешь, обязательно узнают, не утаишься.
— Да?