— Что так?
— Да это не важно, — ровным голосом отозвался Дмитрий.
— А! Ладно, ладно... Но нам с тобой, сыне, приглашение это ба-а-аль-шущий козырь в руки дает. Пусть оно хоть и от вежливости только, — хотя это не от вежливости, тут серьезным пахнет, — важно, что оно у нас есть, уже есть!
— Ты что ж, в Москву, что ли, уже наладился? — весело удивился Дмитрий.
— Еще нет. Но вот слушок, что ты можешь в Москву — того, он здорово кое-кого призадуматься заставит. Это козырь! Да что! Вот у нас козырь — так козырь! — он поворачивается к Любе и нежно, бережно проводит своей лапищей по ее волосам. — Настоящая козырная дама! Мы ею любого туза побьем! А торопиться не надо. Давайте посмотрим, как при таком раскладе здесь дела пойдут. Больно уж место тут теплое, князь. Да и княгине, вон, рановато еще о Москве думать. А?.. Подождем, поглядим. Над нами не каплет.
* * *
И Дмитрий стал ждать. И ожидание растянулось надолго. За это время он накрепко подружился с Любартом и окончательно восстановил против себя Олгерда.
Любарт лучше всех понимал, кем, чем он владеет. Более того, он прекрасно понимал и то, что долго это не продлится (он одним из первых узнал о приглашении в Москву), что удержать Дмитрия возле себя надолго не сможет — как?! чем?! — и потому старался сейчас, теперь максимально его использовать.
Уже весной 1363 года нашел повод задраться на границе белзского удела и послал туда Бобров полк. Один полк! Княжеские арбалетчики немного постреляли через речку, не удостоив даже переправиться, и поляки выехали с герольдом и трубачом, приглашая разобраться миром. Казимир уступил во всем и подтвердил «вечный мир» и любовь с Литвой. В этот год он вообще притих, так как кроме поражения союзников-татар на него свалились недоразумения с хунгарами и внутренние нестроения.
Любарт почувствовал себя могучим богатырем и, несомненно, попер бы на Казимира снова, не одерни его Олгерд. Тому силы требовались во все стороны: и для разборок с Орденом, который, так и не смирившись с потерей Ковно, разбойничал западнее и собирался лепить рядом какую-то крепость; и для разговора с Новгородом, который не желал делиться доходами, текшими к нему через Литву; и чтобы стукнуть кулаком по столу на смолян, желавших остаться независимыми и от Москвы, и от Вильны.
Несомненно, Олгерд был осведомлен об успехе Дмитрия на границе с Польшей (он всегда обо всем в Литве был осведомлен до последней мелочи!), но к общелитовским делам «бобры» не были привлечены ни в этом (1363), ни в следующем году. Сначала Дмитрий думал, что Любарт держит его для себя, для каких-то своих тайных замыслов против Казимира, потом стороной узнал, что это Олгерд не желает видеть его в своих войсках. Дмитрию все стало ясно...
Хорошо жить без войны! Но войско без войны деградирует. Когда Дмитрий узнал, что от боев его оберегает сам Великий князь, он даже посмеялся: значит, помнит, понимает и заботится, заботится о том, чтобы сделать его войско небоеспособным, чтобы потом посрамить...
«Значит, действительно засел я у него костью в глотке?! Пристало ли такому человеку и таким заниматься! Чем я могу ему повредить? Что я могу?! Но ковыряет... Значит боится! Неужели я действительно?!.»
И он гонял своих «бобров» до седьмого пота, собой занимался усердно: стрелял, скакал, на мечах бился, возобновил долгие хождения с Алешкой по лесам, пытал насчет следов и примет опытнейших охотников и подолгу пропадал в келье у деда Ивана, который по-прежнему жил-поживал себе в ореховых зарослях за околицей Бобровки, собирал свои травы, доил коз, да лечил всех, кто к нему обращался.
А новая Князева придумка исковеркала безоблачную жизнь отцу Ипату, совсем было разленившемуся в обществе верной Ботагоз. Дмитрий взял себе в привычку таскать с собой монаха в поисках поля битвы. В наше время это назвали бы, наверное, тактической учебой, а тогда...
Дмитрий заходил к отцу Ипату и говорил:
— Отче, поедем, поищем «Поле».
И монах — куда только девались его лень и ворчба — бросал все и быстро собирался. Они уезжали вдвоем куда-нибудь, иногда очень далеко, а позже, когда изъездили все окрестности, стали забираться и в соседние уделы, находили место, подходящее для сражения, и начинали обсуждать, как устроить войска, если их меньше или больше, чем у противника, как быть, если у тебя только конница или есть и пехота, и что бы сделали на их месте Александр или Цезарь, Лукулл или Марцелл. Путешествия эти были долгими и утомительными, особенно для монаха с его комплекцией, но тут он хотя бы раз позволил себе вздохнуть или хотя бы в шутку пожаловаться. Он был исключительно серьезен и собран — он видел, что тут рождается полководец, и всеми силами стремился помочь.