— Послушай, Ань, что у тебя тут творится? — А что?
— Сборы какие-то, суета. Стон этот: «На кого вы нас покидаете?!» Действительно — на кого? Ты что, все за меня решила?
— Бог с тобой, Митя! Как и что я могу за тебя? Я по своей части озаботилась, по женской, по хозяйской. Что с собой взять, да кого взять, что пристроить, а что бросить. Тут знаешь сколько забот сразу! — и она вздохнула как столетняя старушка.
— А вдруг не поеду я в Москву?
Люба молчала, думала, видно, о другом.
— Ну, чего молчишь?
— А куда ты поедешь? — откликнулась терпеливо, как ребенку малому.
— Здесь останусь! — вдруг взбесился Дмитрий, — Тут у меня мать и дед схоронены! Тут отец... я тут вырос, вся жизнь!.. Ишь, хозяйка! Собирается!
Люба испуганно привскочила с подушки, отсутствующий взгляд пропал.
— Что ты, Митя?! Да делай, как знаешь! Просто я подумала — не останешься ты при таком-то отношении. У тебя ведь кроме родных могил, еще и гордость есть. И характер. А уж как с тобой обошлись...
— Люба! Зачем телегу впереди лошади ставить?! Куда спешить?! Мало ли как может повернуться!
Люба шмыгнула носом:
— Я как лучше хотела... — по щекам покатились бусинки, и... пропала деловая своевольная княгиня, осталась плачущая девчонка, беззащитная и несчастная, — думала — прискачешь, крикнешь: ноги моей здесь не будет! — и сломя голову прочь.
Чего не мог переносить Дмитрий, так это ее слез. Знала ли она и этим пользовалась? Пока еще вряд ли. Этому она научится позже, а сейчас... Все пошло от ссоры в сторону: утешения, поцелуи, объятия, все крепче и дальше... И уже в самом конце, засыпая, Дмитрий решился напомнить:
— Ань, я тебя прошу! Перестань собираться, не подчеркивай, не подавай вида, не спеши...
— Ладно, — и очень озабоченный тяжелый вздох.
* * *
Перед самым половодьем наведался Любарт. Сели помянуть Кориата, по желанию Любарта — вдвоем. Выпили.
— Ну что, в Москву собрался?
— А ты что-нибудь другое предложишь?
— А то ты не знаешь!
— Тогда чего ж спрашиваешь?
Они невесело рассмеялись от такого разговора: кто бы слышал! Любарт заговорил от сердца:
— Я ведь не знал! Поздно узнал! С поляками этими, мать их... Мотался по порубежью, гонец меня через неделю догнал. Жаль! Знать бы, что там с похоронами вышло, я б обязательно приехал! Сказал Олгерду свое словечко!
— Вряд ли бы оно что изменило.
— Может, и так, но я бы сказал! Как же это получилось, что завещания не оказалось?!
— Да было завещание, я уверен. Только там двор весь за Федора горой, даже удивительно. Не знаю, с чем это связано, но... А завещано, видно, было не ему.
— Да уж наверное, если было, то тебе!
— Может, и не одному мне, только не Федору. Вот они и решили сыграть, может, что получится. И доигрались! Я даже рад, ей-богу! Молодец Олгерд!
— Он был бы еще больший молодец, если б Новогрудок тебе отдал.
— Вряд ли... Тут споры, обиды, а новогрудский двор — бр-р-р! Да и сам Олгерд меня не любит. Не хочет. Даже в битвы, вон, не зовет, сам видишь...
— Я вот все удивляюсь — почему?
— А-а... это не важно.
— Эхх! — Любарт шарахнул кулаком по столу. — Жалко мне тебя! И себя жалко!
— Себя-то чего?
— Да ведь уедешь — лучших бойцов за собой уведешь. Тянутся они к тебе! С кем я тут останусь? А эти, суки шепелявые, не успокаиваются. Думаешь, зря я по порубежью мотаюсь? Готовятся. Застав по ребежам наставили, запасы копят, опять полезут, не в этом году, так в следующем. Ты когда собираешься? Весной? Летом?
Дмитрий пожал плечами:
— Если не возражаешь, попозже...
— Не возражаю, конечно! Еще как не возражаю! Правильно! Разве можно с лету такое дело...
— Да. Я думаю, ближе к лету жену, все хозяйство, семейных всех, кто со мной согласится ехать... Вот их всех... Пусть княгиня там устроится, место подготовит и вообще... Она ведь там своя как-никак.
— Понимаю. Почву надо подготовить, чтобы приняли нормально. Ну, она у тебя умница, сделает. И то важно, что своя.
— Да... А я тут осмотрюсь напоследок. Что оставить, кого взять... Ведь все, думаю, сотня-другая со мной захочет...
— Сотня?! Как бы вся Бобровка с тобой не сбежала!
— Что ты, дядь Мить! Себя недооцениваешь, меня переоцениваешь, Бобровку не знаешь. Как ни хорош хозяин, а добрый дом лучше. Знаешь, как «бобры» тут живут! Зажрались, можно сказать. Я иногда уже думаю — зря, может быть, я так постарался? Кто победней-то, они на подъем легче. Так что вряд ли кто с такого места сорваться захочет. Как еще там, в Москве-то будет? Все чужое, татары близко, а тут... Я боюсь, сотню не наберу.