Высокий и жилистый, в черной рубахе с короткими рукавами и таких же черных, кожаных штанах, их новый хозяин не слишком походил на рыцаря. К тому же, смуглое лицо, обрамленное темными волнистыми волосами, выдавало в нем южанина. Сэр Ганнар смотрел строго, без улыбки, но при этом в нем не чувствовалось и капли надменности, присущей сильным мира сего.
Петер вытащил огнемет и протянул хозяину. Тот осторожно провел ладонью по поверхности и едва заметно улыбнулся:
- Неплохо! Страшно было?
Петер кивнул, и улыбка Ганнара стала шире.
- Это хорошо, значит ты и вправду умен. Не думай только, что я вас как воров к себе взял. Для такого грамотного, как ты, работа посерьёзней найдется... Просто я привык проверять людей, тем более, когда-то связанных с Орденом.
- Я понимаю, сэр, - тихо сказал Петер.
- Если останетесь у нас, звать меня сэром не надо. Это для чужих, что бы понимали, кто главный.
- Да, сэр, - сказал Петер и покраснел.
Ганнар снова улыбнулся одними уголками губ.
- Ладно, привыкнешь. Расскажи лучше, что заставило вас отказаться от службы в Ордене. Твой друг говорил - ты был лучшим в своем выпуске.
Петер замялся. Такие вещи в двух словах не объяснишь.
- Мы были добровольцами в походе против пиратов. Вы наверняка слышали об этом. У них там объявился вожак толи из Пустоши, толи еще откуда. Он перешел дорогу Отцам, и мы должны были принести свет Ордена в те дикие края. Вышло, как вы знаете, совсем по-другому. Когда мы вернулись домой, отношение к нам было, как бы это сказать...
- Вы оказались во всем виноваты! - закончил Ганнар. - Знакомая ситуация, дальше можешь не объяснять. Но у нас другие порядки, скоро сами убедитесь.
Он развернулся и отошел к Серхио, который сразу же начал, что-то шептать ему на ухо. Петер сел на палубу, привалившись к борту спиной. Над головой хлопнул парус и баркас медленно пошел домой.
Петер прокручивал в голове подслушанный разговор Отцов, пытаясь понять, о чем шла речь. Нападение на заставу, видимо одну из тех, что на севере смотрят за рубежом между Пустошью и обжитыми землями. Ожившие слуги древних, которые, как оказалось, воевали не друг с другом, а с людьми... Если б Петер услышал эту историю на улице, то принял бы ее за одну из тех нелепых баек, что выдумывают неграмотные крестьяне. Слухи о пиратском короле, Витарре, он тоже всегда считал выдумкой. А вдруг он и правда из Пустоши?
Петер закрыл глаза и вопреки его воли в памяти всплыл привычный кошмар, один и тот же сон, вот уже полтора года повторявшийся после войны: он идет по коридору старой орденской школы, перед ним на дощатом полу с наполовину стершейся краской бегают солнечные зайчики. Кружат в гипнотическом танце пылинки, медленно плывущие сквозь ряды косых лучей, падающих из окон. По правую руку тянутся двери, некоторые приоткрыты, от доносящегося гула губы Петера сами раздвигаются в улыбку. Семь лет прошло здесь - уроки, беготня и игры на переменах. Всего-то два коридора с десятком классов, а в детстве были огромным миром, в котором хватало места для беспощадных войн между добрыми и злыми империями. "Надо проверить Отца Кристиана", - думает Петер. - "Меня звали его любимчиком. Тогда я обижался, но это было правдой. Вспоминается сухая дряблая рука, треплющая волосы и ласковый взгляд. Когда-нибудь Петер, ты сам станешь настоятелем, говорил он, а может архивариусом, или даже старшим архивариусом. Петер представлял себя архивариусом, и счастье бегало теплыми мурашками по коже как эти пыльные лучи. Он был самым способным в классе, а может и во всей школе. Грамматика, стилистика, орфография - дисциплины покорялись ему одна за другой с поражавшей учителей легкостью. Когда в выпускном классе он взялся изучать древний язык, его успехами гордились как собственными.
Петер идет по коридору, и гул из классов меняет тональность, словно вместо столов там поставили ульи. Гул усиливается, становиться неприятным. От одной из дверей раздается крик. Петер вздрагивает, он помнит этот крик, но это было не в школе, не здесь. Ноги сами срываются на бег. Высокая трава цепляется за них, прячущиеся в зелени корни норовят поставить подножку. Шум нарастает, из него выделяются отдельные звуки - бряцанье металла, скрежет и гром ударов, ржание лошадей и крики людей. Петер оборачивается на бегу. За спиной нет коридора - только большое поле, окаймленное густым лесом, под выгнутым бирюзовым небом с белой дырой солнца наверху. И разноцветный вал из сверкающих рыцарей и коней в пестрых попонах, смешавшихся в однородную кучу, все более отдававшую багровыми цветами. Со всех сторон надвигаются ряды пехоты, ощетинившиеся пиками и закрытые большими прямоугольными щитами.
За Петером бегут огромные берсерки с топорами, молотами и шестоперами. "Спасаться!" - колотится в голове паническая мысль, - "бежать!" Но взгляд примерз к одной точке, и не дает повернуться к спасительному лесу. Из этого месива смотрит на него Исидор, и взгляд его выражает крайнее удивление. Шлем свалился с брата, обнажив льняные, как и у Петера, волосы, под ними все залито кровью. Он делает шаг, другой...Ноги его медленно подгибаются...
- Эй!
Петера тронули за плечо, и он открыл глаза. Над ним стоял нахмурившийся Ганнар.
- Ну-ка, парень, расскажи мне, о чем говорили Отцы в башне, - строго сказал он. - От начала и до конца.
Глава 2
Дорога, плавно изгибаясь, задиралась все выше и выше, к белым башням облаков, плывущих по синему фону. Не совсем дорога - просто две нешироких линии кирпичного цвета земли, среди желтой, сухой, с небольшими пятнами зелени, травы. Рядом с дорогой небольшие деревья, растущие не столько ввысь, сколько вширь, с изогнувшимися к югу ветвями, словно неряшливо зачесанные ветром. Самые большие стояли поодиночке, те, что помельче, пока еще кусты, а не деревья, сбились в группы трудно проходимых зарослей. Ганнар пнул походя камешек, тот скакнул пару раз, вздымая фонтанчики рыжей пыли и затаился меж редких желтых стеблей. Дорога снова повернула, скользнула мимо одинокого дерева и побежала вверх, в холмы. Под деревом, на небольшом белом валуне, прислонившись к стволу, сидел пожилой человек. На соседнем черном камне примостилась его котомка. Ганнар пригнулся и прошел под путаницу ветвей. Старик бросил на подошедшего быстрый взгляд и стянул мешок с камня:
- Прекрасные у нас края, не правда ли?
- Да, - ответил Ганнар, устраиваясь на камне, - красиво. Черный и белый. Это какой-то символизм?
Уголки губ старика подернулись морщинами.
- Просто камни. Я сидел на них еще ребенком. Мы бегали из дома - он повел рукой в сторону подернутых голубоватым туманом высот, - вниз, к зарослям тутовника. Уже больше полувека здесь отдыхаю. У тебя на родине растет тутовник?
- Я не знаю, - ответил Ганнар, поерзал на камне и прислонился к стволу, - где моя родина.
- Печально.
- Почему?
- Ну как же. Родина, детство, обычаи - это как корни, помогают человеку твердо держаться на земле. В бурю не унесет на чужбину, в засуху не даст умереть от жажды. Да и с ног тебя сбить нелегко.
- Корни похожи на тюрьму. Вокруг целый мир, а тебе не сдвинуться.
Старик поднял сухую ветку и принялся чертить в пыли бессмысленные узоры.
- Во всем можно найти недостатки.
- Да, мэтр Роло, можно. Находить недостатки легче, чем избавляться от них.
- Избавляясь от недостатков можно ненароком избавиться и от чего-то нужного, - усмехнулся Роло. - Один мой племянник недавно решил бросить пить. Врачи сказали, с печенкой что-то. Раньше был душой компании, а теперь такой зануда. Жена пыталась от него сбежать на прошлой неделе. Ну да ладно, ты ведь не за историями о моей семье пришел?
- В городе неспокойно.
- Не в первый раз. В Савоне все время что-нибудь случается.