* * *
Дмитрий же шел от митрополита и повеселевший, и озабоченный сразу.
«Как быть-то? Вроде бы и благословил войско готовить. Но вроде бы и — не рыпайся! Хм! Чудно! Главное — князя не раззадорить. А как его не раззадорить, если он уже раззадорен. Начну мямлить, скажет, что ж ты, победитель татар?! Я думал, ты и мне поможешь их побить, а ты? Зачем ты мне такой? Нет, князя разочаровать нельзя! Но и митрополита ослушаться невозможно, там действительно политика. Что татарам стоит для профилактики по Руси пробежаться. Тогда уж вряд ли чего соберешь и сделаешь... Так как же быть?
Быть! Войско строить обязательно! А князю внушать, чтобы силы копил. И крепость... Крепость чем скорей, тем лучше. Вот уж где на него надо подналечь! Что за парнишка-то? Скорей бы приезжал, посмотрелись бы...»
* * *
А парнишка, оказывается, жаждал посмотреться с зятем гораздо сильней, чем зять, и даже чем зять этот мог предполагать. Бобер прибыл в Москву 16-го января, за два дня до свадьбы Великого князя, а на третий день свадьбы тот уже узнал о его приезде (потому что настрого приказал сразу известить) и стал ломать голову, как бы поскорее свернуть все эти (быстро, как всякая свадьба — жениху) надоевшие торжества и рвануть домой.
Главный распорядитель коломенских торжеств, Василий Васильевич Вильяминов, не мог понять вдруг случившейся с князем перемены. И ни переломить, ни уговорить не мог. Еле-еле уломал (ну вовсе уж нехорошо выходило!) дождаться отъезда тестя, который, нагулявшись досыта, отправился к себе в Нижний через две недели.
И на другой же день, собравшись на скорую руку, успокоив Василь Василича, бояр и духовенство, наказав им не торопиться и спокойно дожидаться окончания строительства, забрав только жену и двух ближайших подручников — Мишу Бренка и Федьку Швиблого, «с малой дружиной» умчался в Москву. Разумеется, сестра князя тоже не замешкалась и вместе с детьми и домочадцами сорвалась в обозе брата скорее к мужу.
Дмитрий все нарушил. Хоромы княжеские не были готовы. Боярство, удобно устроившееся в Коломне, рассчитывавшее спокойно пожить там при князе до весны, дожидаясь восстановления своих домов, осталось как бы не у дел. Торговый люд, качнувшийся в Коломну за богатыми заказчиками, не взял того, на что рассчитывал. Снабжение княжеского двора приходилось сворачивать, и т. д. и т. д. Но Великий князь как с цепи сорвался и впервые, даже для Василь Василича, оказался неуправляем.
Жена еще ничего не понимала в чужих московских порядках, даже не спросила, почему спешка, — собираться, так собираться. Миша Бренк кинулся готовиться в дорогу как всегда, не рассуждая. Только Федька попытался попросту, на правах дружки и старого приятеля, спросить: куда спешка такая? Пожар, что ли?
Дмитрий коротко сверкнул в него своим весело-грозно-наивным взглядом, оставлявшим всегда впечатление чуть дурашливого вопроса: «Что?! Разве что не так?! Нет — так! Именно так! Значит — так и делать!», — мощно выдохнул и сказал только:
— Зять приехал.
— А-а-а... — Федор понял все сразу. Он был одним из самых близких князю (ближе разве что лишь Миша Бренк) сотоварищей, который с недалекого, да пожалуй, еще и неушедшего детства всегда был рядом: в забавах ли, в проделках, в играх или драках, но не только в делах, главное — в думах. А самой заветной думой стала у них однажды и теперь все застила одна — побить татар!
* * *
Дмитрий так и не узнал, кто тогда сказал это у него за спиной, Миша ли, Федька ли шепелявый или нервный и впечатлительный брат его, Сашка Остей, когда вспыхнуло в них во всех, как лесной пожар, с самого рождения (а может, и раньше, кто знает!) тлевшее чувство: побить! Но запомнил тот миг ясно, до мелочей, и — на всю жизнь!
Это было весной 1359 года. Они возвращались ватагой из посада через Фроловские ворота и увидели, как со своего подворья выезжают татары. Это был какой-то важный мурза со свитой. Впереди, покрикивая: Геть! Геть! Дорог! Ибинамат! — ехал нукер в огромном малахае, помахивал плетью. За ним в пяти шагах важный разодетый татарин, дальше за ним, шагах в трех, еще четверо важных, мордастых, разодетых, а по бокам от них, гуськом, пятеро слева, пятеро справа, ехали слуги с длинными кнутами и молча, небрежно, казалось — даже лениво, отмахивали ими, стегая по чему попало и сгоняя в грязь на обочину попадавшихся на пути и не успевших отскочить в переулок или во двор москвичей и москвичек.
Мальчишки забились в проулок и угрюмо смотрели на проезжающую процессию. Татары вели себя даже не по-хозяйски, а как-то отстраненно-брезгливо. Оглядывались невыразимо-презрительно и гадливо. А удары рассыпали будто и не людям, а презренным шелудивым дворнягам.