— Тимоха, надо бы этого красноречивого поймать. Да узнать, как это он так умеет народ раззадоривать, — и прикрикнул командирам пешцев: — А ну, ребята, вперед шибче! Сбейте-ка с них спесь, с козлов жирных, чтоб орать перестали! Сани! Сани растащить и поджечь! Сразу!
Перед московским строем ехал, разумеется, Микула. А кричал он просто и ясно:
— Ребята! Сейчас рязанцы пойдут. Стойте крепко! Надо выдержать первый удар, и тогда они пропали! На помощь нам подоспел Бобер со своими полками! Он уже во-он за тем лесочком. Так что через час (Да нет, раньше!) будет здесь!
Это был не мешок серебра, это было гораздо больше. Возможность выбраться из такой ж..., когда уже не осталось надежды уйти не то что целым, но хотя бы живым. Войско менялось на глазах! Подтянулось, повеселело. Послышались соленые прибаутки полковых зубоскалов. И когда рязанский строй, укрытый высоким забором щитов, двинулся к саням, москвичи смело и весело стали спускаться навстречу.
Арбалетчики за санями мало что успели — рязанцы прикрылись щитами надежно, грамотно. И когда они подошли вплотную, а арбалетчики стали отходить, то затолклись, разминулись с пешцами нечетко, помешали им, и рязанцы, кинувшись на сани, в первый момент не встретили сопротивления, вмиг растащили загородку, прорвались дальше и схватились с пешцами. А сани разметали и подожгли.
— Вот так вас, сопляков, — Олег пристукнул кулаком по луке седла и оглянулся на трубача, — а ну, Кирюха, давай!
Труба захрипела, заклекотала, заверещала, а верней всего, пожалуй, именно закукарекала, так противно и мерзко, что Тимоха, не любивший ее больше всех, прикрыл руками уши.
И сразу конница рязанцев пошла в балку, охватывая постепенно московский фланг.
— Нну! Жирные вы мои! — удовлетворенно пророкотал Олег и перевел взгляд на пешцев, ожидая увидеть, что они уже оттеснили противника на верх склона и сейчас погонят и разметают его, как разметали сани. Но пока не увидел. Москвичи, хоть и оттесненные далеко от саней, секлись люто, весело как-то, отступать вовсе не думали, а битва обрела свой обычный вид, то есть: перевеса ни одной из сторон не обозначилось, драка пошла нешуточная и по всему фронту, и до бегства противника было еще далеко.
Олег поджал губы и повернулся направо. Но и у конных все увязло и остановилось (видно было все как на ладони), шла отчаянная махаловка, и когда она закончится (даже — чем закончится!), было непонятно.
Он снова повернулся к пешцам. Здесь стало вроде повеселей, чем у конных, здесь его ребята все-таки выжимали москвичей из балки, двигались наверх, но все же очень медленно. Он опять посмотрел направо и опять ничего утешительного не увидел. Тут теплилась малая надежда, что Федор объедет московский фланг, но по тому, как бились москвичи, ясно было, что и из этого вряд ли выйдет какой толк, ведь конных у них было больше. А бились они отчаянно, просто самозабвенно, что стало для Олега полной (и прескверной) неожиданностью. Еще более скверно было то, что он не подумал оставить себе хоть какой-то резерв, чтобы кинуть его в нужный момент в нужное место. С таким противником это показалось ему совершенно излишним.
Так прошло с полчаса. И тут московские пешцы, оттесненные уже почти на самый верх, вдруг взревели точно так же, как перед боем, когда командир говорил им свою речь.
«Что за чертовщина?!» Но тут Олег услышал сзади странно севший Тимохин голос:
— Князь, глянь...
Олег дернулся к нему. Белый как снег Тимоха показывал большим пальцем себе за плечо. Князь поднял глаза и застыл. В животе у него сделалось так, когда летишь с большой высоты. Сердце подкатило под горло, кишки под ребра, очко в заднице сжалось, а пальцы ног скрючились как в судороге. Он еще успел подумать: вот как очко-то играет; не зря говорят...
Из-за леса вываливалась огромная конная рать. Как полая вода заполняет низину, она растекалась вправо и влево, охватывая с трех сторон опустевший рязанский лагерь и черной тучей нависая над Олеговым войском. Сзади!
«Ни х.. себе! Господи Боже ты мой! Е. твою в три копыта мать!!! Как же тебя дешево, как дешево купили тебя эти гребаные купцы-ы-ы!.. Все! Конец!»
Что «Все! Конец!» Олег понял сразу, но матерился, горевал и пребывал в отчаянии только секунды. Не первый это у него был бой, не первое поражение. Мысль заработала очень резво, надо было спасать, что можно.
— Тимоха! К Федору! Пусть с атаки сразу тянет всю конницу за фланг и уходит! В Старую Рязань. Ты с ним.
— А ты?!
— Выполняй!!!
Тимоха умчался. Олег огляделся. Вокруг него сгрудились отроки, полсотни дружинников, да подбегала сзади, от лагеря стайка перепуганной челяди. Из командиров рядом был только Михаил. Он выжидающе и, как показалось Олегу, довольно спокойно смотрел на него.