Мужику ототкнули пасть, спросили, кто старший. Тот угрюмо молчал. Кто-то из мытников подсказал:
— Он и есть старший.
— Что ж ты?! Как воюешь, командир? Похоже, раньше-то и не пробовал никогда. Или воевал? Старший все-таки.
Мужик тупо молчал. Он все никак не мог вникнуть: никого не убили, баб не насилуют, и мытники вольно стоят рядом с этим безбородым и вроде как ухмыляются даже...
— Ну, воевать не можешь — ладно (мужик покривился). Но как же ты Москве весть подашь, Князева надежа? Вот я вас всех тут сейчас переловлю, передавлю как мух, да и дальше. И до самой Москвы! И как?!
— Ну, всех-то, положим, не переловишь, — прорезался, наконец, бородач.
— Всех может, он колдун, — весело воткнул Константин.
— Да уж, не прост, — тяжело вздохнул детина.
— Как зовут-то?
— Васильем.
— Тупяк у него прозвище, — проговорил старший мытник.
— За что так?
— За то, что напролом всегда, только на силищу свою надеется. На медведя без рогатины ходит.
— Неужели?! Это как же?
— А так. Обнимает и шею скручивает, и весь сказ. Дмитрий обалдело уставился на необъятные плечи мужика:
— Правду говорит?
Тот только ухмыльнулся криво.
— Ну-ка развяжите его. Слушай, Тупяк, будь я твой князь, сидел бы ты у меня на скотном дворе, рога быкам ломал для потехи. Или на цепи, вместо медведя. Командиру заставы надо не медведям шеи крутить, а на своей шее что-то путное носить (мытники оскорбительно заржали). Ты не вздумай шум поднимать. Я действительно к князю Московскому на службу еду. Я ему — зять! У Тупяка, да и у всех мытников, отвисли челюсти.
— Чтобы такого безобразия я у тебя больше никогда не увидел. Все перемени! Сам знаешь или подсказать?
Тупяк, когда его развязали, даже не переменил позы, а тут только чуть пожал плечами.
— Заставу перенеси в лес, не каждый туда должен дорогу знать. Но и не далеко, чтобы мытники в случае чего успели укрыться. Вода чтоб была внутри забора (родник, колодец) обязательно! Я вижу — тут у тебя нет ни рожна. Воякам своим брюхи подбери — срам! Мыт чтобы пуще глаза берегли, а не «на содержание заставы» (мытники одобрительно загудели). Дозоры расставь поприщ на десять в смоленскую сторону, чтоб раньше всех обо всем знать. Вот тогда ты будешь сторож! Кто у тебя воевода?
— Струков Михаила, воевода князь-Владимира.
— Отвечай, возмешься за дело, или пожаловаться на тебя?
— Ты не пожалуешься, эти разболтают, — Тупяк безнадежно махнул рукой на мытников, — мне теперь только зад подставляй...
— У меня болтунов нет. Да и среди мытников ваших я баб не заметил, — Дмитрий значительно взглянул на мытников — те перестали улыбаться и приосанились.
— Что ж, коли обойдется... мне никто никогда два раза не наказывал.
— Посмотрим. А теперь угости обедом.
— Дыть, князь... На такую ораву... — Тупяк тряс головой, все еще приходя в себя.
— Ну, можно подумать... И погреб у тебя, конечно, совсем пустой. Коли с каждого по пяти рублев «на содержание»...
— Да не с каждого! — с разнесчастным видом развел руками хозяин. — Много вас.
— Да ты меня хоть со старшими моими угости.
— Ну, о вас какой разговор! — Тупяк вмиг повеселел, обернулся к своим, — А ну давай, мужики, мечи из заднего погреба.
Те вытаращили глаза (Дмитрий заметил и смекнул: погреб, видать, был не для всех) и без звука кинулись выполнять.
За столом, уставленном так густо, что лишней миски не воткнуть, отхлебнув душистого московского меда, отведав икры, вязиги и копченой гусятины, волынцы мигом разговорились и подружились со сторожами.
— А что ж на Волынщине, знать, не сладко, коль к Москве потянулись?
— Ну, нам-то вовсе неплохо жилось. Да за князя нашего обидно. Знаете — каков?! — и дружинники пригибали головы и понижали голос. — Под землей видит! Колдун!
— Ну-у-у ! — отворяли рот слегка захмелевшие сторожа.
— Вот вам и «ну»! Сами видели, как он старшого вашего... Да это что! Каков воевода! Немцев бил! Татар разбил! Про поляков уж и говорить нечего, он их за людей не считает.
— Татар?!!
— Татар!
— Что-то, брат, ты загибаешь...