„Не одного абстрактного бытия (Dasein) хочет индивидуум, но своего определенного собственного именно вот такого бытия (Sosein); в этом вот бытии находится „я“ — не в бытии вообще, оттого-то оно не хочет „стать другим“, не быть больше этим „я“. „Я“ мало дорожит простою неуничтожаемостью своего метафизического ядра; безразличная вечность сил является для сознающего себя „я“ скорее источником ужаса, чем утешения, уже потому, что „сила“ в ее чисто объективном виде ощущается нашим „я“ во время жизни более по своим враждебно-угрожающим, чем поощряющим воздействиям“44.
В одном месте Банзен открыто связывает допущение относительного бессмертия с этическими- соображениями. „Только если единичное существо и единичная жизнь в себе самой представляет нечто большее, чем лишенное всякой ценности „явление“, может быть придана нравственная святость акту пожертвования этой жизнью, — только при таком условии также продолжение и насаждение собственного бытия в новом поколении представляется истинной заслугой“45.
VI.
Вся жизнь интеллекта построена на волевой основе: существует особая „жажда знания“, „влечение к исследованию“, „тяга к истине“, „любопытство учения“, „пафос“. Если бы человек был способен стать „чистым субъектом познания“, он утратил бы самую радость познавания. „В созерцание, правда, не примешивается никакое определенное мгновенное желание, но без направления воли на общий интерес нас только одолела бы скука полнейшего равнодушия“46.
В интереснейших вступительных главах ІІ-го тома книги „Противоречие в познании и сущности мира“ Банзен, обосновывая этико-психологический индивидуализм, развивает такое понимание человеческого „я“. Основою „я“ является самосознание центральной генады (Jchheit). Такая центральная генада обусловливает вообще единство всякого организма, но лишь в человеке формируется окончательно. Это сформирование достигается отчетливым обособлением ее функции от других генад, входящих в состав „сложного я“; с каждой из них она имеет „сферу соприкосновения“. Но и в человеке „я“ не окончательно едино: генада с волей иррациональной (wollende Ich) и генада с волей сознательной (denkende Ich) еще спорят и одолевают друг друга поочередно. При этом я — самосознание не оторвано от эмоциональной подпочвы. „Чистое абстрактное самосознание, как достигшее ясного логического саморазличения внутреннее бытие, — оно же чувство бытия, общее чувство, — дает нам только знание о том, что мы существуем, самочувствие дает также знание о том, что существуем мы, как отличное от других существо“47.
Не идеализируя иррациональной стороны „я“, Банзен все же постоянно указывает на опасности односторонне-рассудочного образования. Личность для него всегда живое целое из плоти и крови: влияние Фейербаха оказалось очень прочно. Далеко оставив за собой шопенгауэровский аскетизм и односторонний альтруизм, Банзен ярко защищает право индивидуального самоутверждения: в этом пункте он достойный соратник Ницше. В „Очерках характерологии“ мы находим даже интересную мысль, что безнравственность и подлость всегда проистекают из безличия, пронырства, „приспособляемости“48. Банзен развивает понятие vita vitalis — „жизнь во всю“, жизнь подлинная. Лучше смерть, чем прозябание „как-нибудь“. Индивид и его счастье для Банзена всегда выше требований общества, государства и т. п. Параллельно защищает он и права интимной жизни, права на чуткое уважение со стороны „ближних“, цитируя слова поэта Дингельштедта,
Но Банзен никогда не призывает к полной изоляции от окружающих или к деспотическому эгоизму. Прежде всего он знает, что такая изоляция невозможна. „Даже клетки нуждаются, для продолжения своей жизни, в живой зависимости от своей обстановки. Удовлетворение всякого влечения, начиная с элементарнейших инстинктов — питания и воспроизведения — предполагает бытие вне нашего я“. „Воля может найти границу только в другой воле, так что мы вместе с конечностью и множественностью воль обретаем понятие их лишь относительной самостоятельности“50.
49
„Замкнись в свою тихую келью, и самые раны, поверь, станут для тебя счастьем, если их не будут бередить чужие дурацкие кулаки“.