II.
Юлий-Фридрих-Август Банзен (Bahnsen) родился 30 марта 1830 года в городке Тондерн, в Шлезвиге. Отец его был директором учительской семинарии, и вообще „в роде“ существовала традиция учительской деятельности. Мать Юлия Банзена умерла очень рано; образ покойницы был воссоздан мечтательным мальчиком, как просветленное выражение духа ласки и любви, и этот идеализированный образ не исчез из его души даже после знакомства с истинным (менее привлекательным) обликом, по старым письмам. Подобное поклонение образу своей фантазии очень характерно для Банзена: в душе его постоянно жила тяга к лучшему, и мечтания часто давали ему силу для борьбы с тяжелыми впечатлениями действительности. Банзен говорит, что собственно „золотого детства“ у него не было. Отец женился во второй раз, мачеха и старшая сестра деспотически обращались с остальными детьми; в мальчике рано выработалась „упругость“ (Elasticität, Spannkraft) в борьбе с семейной обстановкой. Нелюдимый, внешне „огрызающийся“, замкнутый, он все время тосковал по хорошей семейной жизни. Отец, сам не ладивший с мачехой, старался облегчить жизнь сына своим тепло-разумным участием и наблюдал за его воспитанием. Сам педагог по призванию, ярый борец за светскую школу и противник казарменных интернатов прусского образца, Христиан Банзен был, повидимому, далеко недюжинным человеком. Типичный свободомыслящий лютеранин, он был проникнут сознанием долга в лучшем смысле этого слова. „Моя должность — для меня самое лучшее убежище от страданий и горя прочей жизни“, говорил он. Ни в учениках, ни в сыне не подавлял этот человек индивидуальности, а давал ей свободно развиваться; педагогические идеи Юлия Банзена развились под прямым влиянием отца. К сожалению, желание познать индивидуальность сына привело отца к неудачным „экспериментам“. Он часто менял методы преподавания, что придало всему первоначальному воспитанию нашего философа беспорядочный характер. Ю. Банзен даже уверяет, что под влиянием этих неудач отцовской педагогики у него зародилась идея о неизменяемости некоторых прирожденных основ характера (Immodificabilitätslehre).
В 1844. году Банзен поступил в гимназию в Шлезвиге. Мальчик развился очень рано; предпочитал серьезное чтение романам и увлекался греческими трагедиями. К математике он с детства не чувствовал расположения; ему скучна , была стройно-замкнутая, но далекая от пестрого многообразия жизни система аксиом и теорем. По той же причине не удовлетворила его и школьная, формальная логика. Среда молодежи в Тондерне и Шлезвиге была довольно распущена: „я рано вкусил от древа познания во всех смыслах“ (L.,S. 18). Но слиться вполне с этой средой Банзен не мог; его тянуло к книге; Физическая слабость делала его часто жертвой насмешек, а идеализация людей приводила к разочарованиям7. Но в среде товарищей Банзен почерпнул массу материала для своей наблюдательности; в отдельных спорах, импровизациях и декламациях развился его ораторский талант, которым, кстати сказать, он был одарен гораздо более, чем писательским. Свойственная Банзену тяга к правде (Wahrheitsbedürfnis) часто толкала его „вмешиваться не в свое дело“ и побуждала к разным „выступлениям“, не всегда благополучно оканчивавшимся. Между тем приближался 48 год. Появилась и в Тондерне „политика“ в виде читальни-клуба и карикатур. Рационалистически-демократический, а главное резко индивидуалистический дух отца и его товарищей учителей уже подготовил Банзена к восприятию радикальных идей Руге и Фейербаха. Получая первое религиозное обучение, Банзен гораздо больше интересовался еретиками, чем догмой. Но в движении 48 года Банзена захватила только религиозно-критическая, а не политико-социальная сторона, хотя, между прочим, он подвергал себя голоданию, желая страдать вместе с „меньшей братией“, и в последовательном проведении своего идейного радикализма часто сталкивался с традициями окружающих и даже с отцом. Но Банзен уже тогда был не простой „отрицатель“, утверждающий свое новое на место старого, а нигилист и пессимист до глубины души. Вот его замечательное признание (L. 20).
7
Трогателен рассказ Банзена о детской любви его к девочке-горбунье; тайна этой любви была выдана «лучшим другом», и бедный романтик жестоко осмеян товарищами.