Банзен решительно отвергает религиозные и мистические „утешения“, но остается пассивным догматиком нигилистом: неверие в целостность личности мешает ему связать мировоззрение с мировоздействием. Только критическая точка зрения, для которой личность такой же факт опыта, как и все остальное, но факт, окрашенный для нас особенной ценностью, может установить эту связь. Став на такую точку зрения, мы не вынуждены преклоняться перед всеми „особенностями“ наших эмпирических ближних. Выше всего для нас идеал личности, как живой, целостной психофизической индивидуальности; мы должны стремиться освободить в каждом прекрасные общечеловеческие возможности, как здоровую почву для расцвета индивидуальных многообразий. Но это освобождение возможно лишь потому, что личность может расти и развиваться и является одной из активных сил сложного процесса мировой борьбы. Каждый из нас, оставаясь самим собою и живя полной жизнью, связан с прошлым и причастен к счастью будущего, и потому готов жертвовать своим „дешевеньким счастьем“ во имя истинной любви к ближнему и дальнему, во имя идеальной vita vitalis.
Может быть, если бы Банзен прочитал эти строки, он повторил бы с горькой усмешкой: „Истинный оптимист по натуре“ может абстрактно усвоить всю пессимистическую систему, даже при случае органически срастить ее со своими проповедями и все таки останется при мысли: „может быть, еще дело... пойдет лучше“88. Но нельзя преклоняться перед заблуждением только потому, что оно было искренно выстрадано. Банзена следует помнить и ценить не как создателя определенной системы догматической метафизики, а как мыслителя-человека, вопрошателя по преимуществу. „Без сомнения нет вопроса, без «опроса нет раздумья, без раздумья нет добросовестного ответа“89 — вот лозунг всех его пламенных и страстных исканий. Надо пройти через его пессимизм, как школу, чтобы выбраться на более широкую дорогу. Нужно еще искать, еще спрашивать не с бессильным сомнением, а с сознательной критикой, крепко опирающейся на веру в мощь и право человеческой личности. В исканиях мысли еще более, чем в практической деятельности, не надо забывать девиз Дантона: побольше смелости! „De l’audace et encore de I’audace et toujours de l’audace!“.