— Ошибка заключалась в том, что я выбрал Кольцо, — продолжал писатель. — Я думал о километрах, о том, что пройду вокруг света, но не учёл, что трасса абсолютно прямая.
Психолог и инженер переглянулись.
— Конечно же, на ней нечего делать машине с рулевым управлением! Павленко сокрушённо покачал головой. — Нелепая ошибка! Мы забыли, — обернулся он к Карамышеву, — просто упустили из виду! Действительно, вот что значит психология мышления человека наших дней… Очко в вашу пользу, но и очко против вас! Вы-то должны были скорее это понять. Руль связан с дорогой!
Он бросил взгляд в окно, на трассу, которую не видел Ребров. По ней мчались машины без водителей.
Ребров усмехнулся.
— Открытий было сделано много. Вы представляете: ни одного поворота, никакой, в сущности, работы рулём. Я просто должен был держать баранку. Час, другой, третий… Вот уж работа для автомата! На четвёртый час мне захотелось кричать и ругаться. На пятый — бросить всё! — Ребров приподнялся в кровати.
— Лежите, — потребовал Карамышев.
— Я пожалел автоматы, которые нас обслуживают: если бы они могли ощущать, как мы, какие ограниченные впечатления были бы у них! Отправляясь в путешествие, я жаждал уймы новых впечатлении, а на самом деле перерезал почти все нити связи с миром. Я чувствовал себя механизмом.
Ребров замолчал. На его худом лице появилась гримаса отвращения.
— Вы не представляете разницы в том, как ездите вы и как ехал я. Сев в машину, вы совершенно свободны в своих мыслях и действиях. Можете любоваться пейзажем, читать книгу, разговаривать с друзьями. Вы всегда пассажиры. Машина не выйдет за пределы шоссе, сама сделает повороты, доставит вас, куда ей было сказано, и лишь тогда напомнит о себе словами: «Вы прибыли». Я же как проклятый упирался взглядом в идущую впереди машину.
Я перешёл на дорожку, где скорость допускается не ниже ста пятидесяти. А потом на ту, где двести пятьдесят. Я старался выжать из автомобиля всё, на что он способен. Это была отличная машина для своего времени. Как новичок, я держался на почтительном расстоянии от впереди идущей машины, но гонку не ослаблял. Поток словно захватил меня и нёс с собой. Я боролся с желанием закрыть глаза, чтобы не смотреть на бесконечную полосу шоссе, которая бежала навстречу мне с тупой неумолимостью. Потом я боролся с утомлением, с опасностью заснуть.
Отдыхал я прямо на природе, отыскав подходящий поворот с шоссе. Спал в лимузине, питался захваченными с собой продуктами, осуществляя свою идею иметь в пути минимум контактов с сегодня. Я ведь ожидал, что автомобиль станет для меня машиной времени. Что такое настоящий отдых, я понял, когда паром перевозил меня через Атлантический океан. Я всё время спал в кабине. А потом снова: шоссе, шоссе, шоссе. И всё прямо, прямо, прямо. Идеальная трасса для гонок. Только, я думаю, ни один шофёр прошлого не участвовал в таких гонках. Ведь это были гонки с автоматами. Есть жёсткая логика в том, что на такой дороге хозяева — автоматы. Мои действия страдали отсутствием логики. Я это остро ощутил. Я пересидел за своей неподвижной баранкой. Наступил момент, когда я почувствовал, что сойду с ума или натворю бед, если немедленно не сверну с шоссе. Поворот к железнодорожной станции я проскочил, следующего дождаться не смог. К счастью, откос был пологим, и я, почти не раздумывая, повернул баранку вправо.
Ребров приподнял голову. Но тут же опустил её на подушку. Пальцы его рук, лежащих поверх одеяла, зашевелились.
— О, какое я ощутил блаженство! Автомобиль прыгал на кочках, а мне хотелось петь. Наконец меня подбросило на сиденье, я услышал «крак» и остановил машину. Я вылез и, не интересуясь тем, что с автомобилем, зашагал по лужайке, потом по лесу, я разминал затёкшие руки, мне захотелось бежать, я побежал, с удовольствием чувствуя работу мускулов, и… тут на меня словно обрушилась скала, я упал и потерял сознание. Понимаете, переход из одного нервного состояния в другое был таким резким, что организм, мой слабый человеческий организм, не выдержал. Когда я очнулся, я обнаружил, что у меня повреждена нога. Когда, где я её ушиб, я не помнил: возможно, когда падал.
Оживление на лице Реброва сменилось выражением раздумья.
— Я натворил массу нелепостей. Смотрите: я сел за баранку специально, чтобы отправиться на несколько десятков лет назад, и из этого ничего не вышло. Но как только я выпрыгнул из автомобиля, я очутился в прошлом. У меня не было блок-универсала, и я не мог сообщить о себе. В каком-то километре клокотала ультрасовременная жизнь, но я не мог преодолеть этот километр. Я мог запросто погибнуть, потому что лимузин закатился в рощу и с воздуха его никто не заметил бы.