В остальном, впрочем, избранное нами кафе на веранде двадцать четвёртого этажа мало чем отличалось от обычной «двухминутки». Стандартное меню из ста блюд, которые подают свежеизготовленными через две минуты после получения заказа. И, как заведено неведомо когда, несколько блюд «фирменных», которые можно получить только здесь и более нигде.
Не помню, кто первый придумал так, что мы собирались каждый раз в новом месте. Во всяком случае, не я. Мне больше по душе облюбованные уголки, где тебя как бы ждёт стул, на спинку которого ты уже откидывался.
Я не гурман и заказал самую обыкновенную яичницу-глазунью, известную человечеству с давних времён и, как я полагаю, способную послужить ему ещё века. Стандартизация быта имеет свои преимущества: я помнил индексы своих любимых снедей в унифицированных меню так же прочно, как многозначный номер моего блок-универсала. Некоторый консерватизм в быту, очевидно, вообще мне свойствен. Я, например, уже десять лет не меняю типа знаменитых «разовых» пляжных туфель — к ним так привык, что их не ощущаю.
Колзин же не упустил, естественно, случая испытать фантазию художников-кулинаров. С любопытством ребёнка он набрал трёхзначный номер и нетерпеливо стал поглядывать на середину стола, откуда в такт музыке, почти торжественно-церемониально вылезали уже тарелки, вилки и всё прочее, что предшествует появлению блюд, подобно тому, как во время корриды кавалькада пикадоров и шествие бандерильерос предваряют выход главного персонажа — матадора.
Что касается Вундеркинда, любящего поражать окружающих неожиданностью, а если ему удавалось, то и нелепостью своих поступков, то на этот раз он, к моему удивлению, ограничился тривиальным бифштексом. Вероятно, он был просто элементарно голоден.
Голубев заказал жареную картошку с арбузом, мочёные яблоки и ещё что-то столь же изысканное. Чего-то не оказалось в меню, но он, нажав клавишу «не срочно», выразил согласие подождать минут десять-пятнадцать, пока это «что-то» доставят из ближайшего ресторана.
В наших традиционных встречах, вошло в привычку разыгрывать друг друга. Чем это нас увлекло? Психологические неожиданности, игра с разгадыванием ходов противника, своеобразный спорт, самодеятельный театр, умственное развлечение. Колзин, самый большой среди нас знаток мелких деталей истории, сказал однажды, что в старину, бывало, подобным образом на досуге коллективно решали кроссворды.
Сейчас, раскладывая ножи и вилки, он произнёс:
— Типичная забегаловка двадцать первого века.
— Как ты сказал? — поинтересовался Вундеркинд.
— Забегаловка.
— Угу, — мотнул тот головой, словно понял.
Возможно, розыгрыш уже начался, но кто из них кого разыгрывал или они оба дурачили нас с Голубевым, оставалось пока неясным. Всякой игре предшествует какой-то разбег, первые, ещё не определившиеся шаги. Началом мог служить самый обыкновенный разговор.
— Ну, это уже пижонство, — проворчал Колзин, разглядывая тарелку нежно-голубого цвета, напоминающую очертаниями лист водяной лилии. Тарелки в этом заведении были под цвет столиков, но только более светлых тонов.
— Как ты сказал? — переспросил Вундеркинд.
— Я сказал: пижонство, — чуть сердито повторил Колзин. Он считал себя человеком большого вкуса.
— Ага, — понимающе кивнул Вундеркинд.
— А ведь было время… — заговорил Голубев. Он имел обыкновение сообщать общеизвестные вещи с видом человека, излагающего бог весть какую мысль. — Было время, когда люди сами приготовляли себе еду и даже не представляли, что…
— Верно, — с важным видом подтвердил Вундеркинд. — Было. Жили в пещерах и прямо на костре…
— Да нет же, — возразил Голубев. — Я говорю о другом. Ну вот к примеру. Ещё сто лет назад чуть не в каждой квартире была кухня с плитой и холодильником. В холодильнике держали продукты, а…
— В каждой квартире был ресторан?
Удивление Вундеркинда, похоже, не было наигранным.
— Со всеми подсобными устройствами? Организовать столько ресторанов! — покачал он головой.
Невежество Вундеркинда в некоторых вопросах было просто поразительным. Иногда он даже щеголял им, полагая, что человек, чьей игрой на скрипке заслушивается полпланеты, может и даже должен проявлять свою необычность не только в музыке. Благодаря столь своеобразному пониманию оригинальности Вундеркинд представлял собой трудный орешек в той игре, которую мы вели в застольных беседах. Не так-то просто было раскусить, когда он всерьёз чего-то не знал, а когда прикидывался неким чудачком.