— Штук пятьсот…
— Остановите станок. А мне пришлите одну.
Когда Гребнёв пришёл в бюро, женская головка из прочнейшего и лёгкого пластилита лежала у него на столе.
— Откуда эта прелестная вещица? — удивился практикант. — И потом… — он удивился ещё больше, — она мне знакома!
Гребнёв минуты две молча разглядывал юношу.
— Послушайте, — сказал он наконец. — И слушайте меня внимательно: если вам ещё раз взбредёт в голову рисовать ваших знакомых на чертежах, постарайтесь делать это по крайней мере на полях! Эта машина, — Гребнёв кивнул на робота, стоявшего в углу и изготовлявшего на основе чертежей программы для станков, — не разбирает, что относится к делу, а что нарисовано просто так, для удовольствия. Она запрограммировала всё без исключения, а станок, которому передали заказ, стал делать то, что ему приказали. Я думал, вы знаете принцип устройства автоматов!
Практикант ужасно смутился.
— Ну ладно, вы по крайней мере доказали, что чертежи действительно не всегда удобны, — смягчился Гребнёв. — В конце концов все мы были молоды. — И он дал практиканту новое задание. Тот взялся за него с пылом и выполнил безукоризненно.
Практикант сказал, что его можно звать просто Костя. Итак, он любил рисовать. Другой его чертой, обнаружившейся тоже с первого дня, была нелюбовь, или, точнее сказать, антипатия, к чертёжным роботам. Проявлялась она в самых разных формах. На третий или четвёртый день, придя утром в бюро, Гребнёв обнаружил, к своему удивлению, что один из роботов работает как одержимый. Он хорошо помнил, что все машины выключил накануне перед уходом. У робота был такой вид, словно он и огорчён и изумлён одновременно. Перед ним стоял на подставке небольшой ящик, соединённый с машиной гибким рукавом.
Походило на то, как если бы чертёжная машина всунула хобот в кормушку. Впрочем, это и на самом деле была кормушка, как моментально сообразил Гребнёв. Конечно же, сюда практикант сложил подготовленные для робота задания — листки из блокнота. И тот работал всю ночь напролёт, изготовляя чертёж за чертежом. Целая кипа их лежала в корзинке сбоку. Листы бумаги уже не умещались в ней и падали на пол. Гребнёв подобрал с пола чертежи и стал ожидать, что произойдёт дальше.
Практикант появился очень скоро с самым весёлым видом.
— Работает? — кинул он взгляд на робота. — Ну и пусть работает.
И он приступил к своим делам.
— Это что, эксперимент? — поинтересовался Гребнёв.
— Просто он лучше всех изготовляет фасонные профили. Я и решил: пусть уж над ними работает более квалифицированный чертёжник. Что касается остальных… Я бы половину просто выкинул на свалку. Тут есть настоящие тупицы: никакого воображения! Перечерчивают, высунув языки, то, что им задано. Какие-то заскорузлые чиновники.
— Гм, — неопределённо произнёс Гребнёв. Некоторых из этих «чиновников» сконструировал он сам когда-то. Тогда, десять или восемь лет назад, они не представлялись ему тупицами. Может быть, стареет он, Гребнёв?
А Костя стал передвигать роботов, устанавливая наиболее способных так, чтобы они были под рукой, «тупиц» же загоняя в самые дальние углы. Роботы, старательные чертёжные роботы, с которыми была связана часть жизни Гребнёва, честные работяги, изведшие не одно ведро туши по его заданиям, выглядели сейчас какими-то беззащитными. Те, до которых ещё не добрался практикант, стояли с виноватым видом и словно втянули головы в плечи. А жертвы его неуёмного стремления всё перестроить по-своему уныло торчали как неприкаянные в новых местах. Привычный уют бюро был нарушен.
Костя поднял руку даже на тех роботов, которым «даровал» право на существование. Он предложил полдюжины из них подключить к программной машине, которая переводила язык чертежей на язык, понятный станкам.
— Мы выключим их чертёжное устройство, — убеждал он. — Результаты своих вычислений они будут передавать не рейсфедеру, а по проводам прямо сюда, — он похлопал по станине программной машины. Кажется, это была единственная машина, которая ему нравилась. — Тоже, конечно, не первый класс. Но поскольку завод даёт не серийную продукцию, а работает по одиночным заказам, с этой кустарщиной придётся смириться.
Гребнёв не стал спорить. В бюро было две программные машины. Одну из них он согласился пожертвовать для Кости. Когда агрегат был смонтирован, практикант уговорил Гребнёва разрешить ему самостоятельно спроектировать целый узел — обзорную башню. И он с азартом взялся за дело: скоро катушка с записью лежала на столе Гребнёва.
Но Гребнёв не мог проверить работу практиканта, глядя на паутинную нить с невидимыми формулами, поэтому он попросил Мищенко изготовить детали в уменьшенном виде — для контрольной сборки. На другой день два ящика деталей поступили в бюро.