«В музыкальную спрятан шкатулку...»
* * *
В музыкальную спрятан шкатулку
струнный лепет изнанки моста.
Вот собрались и мы на прогулку
и раскрыли два старых зонта.
Всюду дождь, на губах и на веках,
морось льнет к переплеску волны
на осенних каналах и реках,
на каналах и реках весны.
Килобайты погод, миллилитры,
акварельная нынче пора,
серы проблеск, оттенок селитры,
ртутный блик и отлив серебра.
Ох, ни нити сухой, шито-крыто,
в решето зонт играет и в сито,
и над всей нищетой бытия
и умыта с утра, и открыта
барбизонская школа чутья.
«Гребни волн, плавники волн, волн рыбьи тела...»
* * *
Гребни волн, плавники волн, волн рыбьи тела
и кудрявого отрока адыгейские очи.
И влетают кентавры в чем мать родила
в черноморскую гладь по прошествии ночи.
Так плыви же, плыви, хохоча во весь рот,
узнавай эту соль, ведь волна неизменна,
из которой твой вымерший древний народ
увидал выходящей Анадиомену.
Ихтиандр, ребятенок, античный герой,
через марево мифов бредущий по пляжу,
отпечаток ступни, как на глине сырой
след ладони Творца, оставляя в пейзаже.
Так плыви же, плыви, ойкумен твоих мир
по-младенчески древен и неиссякаем,
там глядел на трирему, а тут на буксир,
обретая в прибрежной толпе Навсикаю.
«Дегустатор забвенья...»
* * *
Дегустатор забвенья
задумался и притих.
Что о старых винах сказать,
если время выпило их?
Виноградных улиток
растаяло лунное стадо,
каждый завиток,
каждая гроздь,
вся соть;
но вино воспевало
и вашу нежную плоть,
босоногие давильщицы винограда.
ЛАВКА ДРЕВНОСТЕЙ
Для нитки божество игла,
для мухи мушмула.
Мне лавка древностей мила,
я в детстве в ней жила.
Сидел Персей или Тезей
под люстрой за столом,
а мышь музейная музей
именовала «дом».
В одной из ваз цвело быльё,
спал отеть в сундучке,
а пыль гнездо вила свое
в укромном уголке.
Ни слова из портретных уст,
часов шажки легки.
Я в этом сонмище искусств
любила закутки.
Ведь в них, куда себя ни день,
не слава и хвала,
а притаившаяся тень
подругой мне была.
Не золото и не поталь
влекли — сверчок трущоб
или рояльная педаль
для эха всех чащоб.
Люблю я окна на восток
с тех пор и до седин
и золоченый завиток
от рам всея картин.
Барометр снится мне отцов
и дедов метроном
и свет от уличных светцов
на потолке лепном.
В дворцовой утвари тех лет
сохранен красоты секрет,
а в памяти лишь тень и свет,
и им предела нет.
«Весь этот жизненный уклад...»
* * *
Весь этот жизненный уклад ушел в романс или эклогу,
так отлетает аромат, выветриваясь понемногу.
Пока что живопись видна, но переходит в чин эстампа,
еще лампада зелена, и лампа зелена, и лампа.
Свари мне соус буайябез, подружка бабушки любимой,
там, где барометра отвес не бредит Римом или Лимой,
где аноним и имярек пропажу ищут и находят,
а церковь греческую снег крещенской радостью обводит,
где топятся камин и печь, с мороза по-январски пылки,
и ни секунды не сберечь: уже у Вечности в копилке.
БУДУЩЕЕ НАСТАНЕТ
1. «В золоте и лазури...»
* * *
В золоте и лазури
будущее настанет,
будет извергаться Везувий,
будет тонуть «Титаник».
Вспахан надел угодий,
патент процветанья выдан,
но из-под ног уходит
почва времен Эвклида.
Что ж ты цветешь, ввергая
в нежность на полувздохе,
розою, дорогая,
на пустыре эпохи.