— Тут он прошёл… Тут… Вон ещё свет его виден… — указал он на глыбы земли в стороне.
Рудокопы живо принялись за лопаты.
Несколько ударов на мягкую породу — и оттуда хлынула такая сильная струя воздуха, что чуть не сорвала она и без того колыхавшееся пламя факелов. Очевидно, штольня когда-то продолжалась здесь, но осыпавшиеся своды и стены в одном месте засорили её и именно там, где она обходила скалу.
Не успел ещё образоваться выход, как старик уже скользнул в него.
— Вон Он… Вон Он… Иду, иду! — послышалось оттуда, и в отверстие блеснуло красное зарево факела, бывшего в руках у Ивана.
Люди проползли за ним.
Штольня здесь была выше. Тут всё пробивали в твёрдой породе. Свет выделял из мрака то стены утёсов, то гребни и рёбра кремневых пород, то белые прослоины мрамора. Здесь воздух стремился точно в трубу, пламя колыхалось во все стороны, людям было холодно. Какой-то горный поток протачивал стену, с громким ропотом пробегая по подземному ходу и извиваясь от одной стены к другой. Скоро встретился чёрный зёв какого-то провала. Ключ с громким шумом срывался вниз и исчезал в какой-то бездне. Иван, всё также высоко держа факел, обошёл опасное место, будто вовсе не видя.
— Дяденька, а дяденька? — прижимался малолеток к сумрачному рудокопу.
— Чего? — шёпотом спрашивал тот.
— Иван… Старик-от, кого он видит?
— Молчи… Сила ведёт… Нездешняя сила!..
Эта штольня принадлежала ещё Воскресенскому руднику. Её давно бросили, выработав всю руду. В крепкой породе трудились здесь. До сих пор незыблемо стоят стены и своды. Тут Иван вдруг остановился.
— Что ты?
— Стоит… Он стоит… Слышите?.. Слышите?.. — и Иван наклонился вперёд, словно стараясь не проронить каких-то звуков.
Вдали, где-то в стороне, слышались, действительно, странные глухие стенания. Ключ ли там бился в своей чёрной темнице? Оседала ли земля где-нибудь? Воздух ли проникал сквозь неведомые жилы?..
— Страшное дело было… Тут кровь пролилась, помню! — словно про себя шептал старик, оглядывая место. — Тут… Вот… Он его ударил кайлом в голову… Словно Каин… Зарыли… Иду, Господи, иду!..
И Иван опять двинулся вперёд.
Штейгер припомнил, что когда-то давно-давно поссорились здесь двое рудокопов. Братья они были. Старший, раздражённый насмешками младшего, поднял кайло и острым концом ударил его. Тот и не крикнул даже. Как сноп свалился к стене… Да, должно быть, его и зарыли здесь.
VII
Чем далее, тем людям, шедшим за стариком, становилось страшнее и страшнее. Куда он ведёт их? Что будет, если они совсем затеряются в запутанных переходах этих штолен, подземных жил, где десятки лет стояла тишина? Казалось, самый мрак здесь ужасался этой толпы растерянных рудокопов. Они бы остановились, но где же спасение? Позади его нет. Там верная гибель. Здесь ещё, нет-нет, да и являлась надежда на что-то чудесное, что-то поддерживавшее Ивана, вернувшее ему на несколько часов молодость для спасения товарищей. Те, кто не верил Ивану, не могли отделиться. Что бы они стали делать одни среди безмолвия и тьмы? Теперь всем надо быть вместе: если и умереть придётся, так на миру.
Скоро они, впрочем, поняли, что в старой штольне их ждала немедленная гибель. Не успели они и часа пройти за стариком, как далеко позади послышался глухой и продолжительный шум. Шум этот близился и близился. Он точно гнался за ними, хотел их настигнуть. Им почудилось, что он последними своими отзвучиями замер где-то близко-близко… Чуть ли не тут, за стеной. Было ясно одно: их штольня, та, в которой они работали, и та, откуда только что ушли, осели, провалились. Оставайся они там, их ждала бы участь товарищей, головы, руки и ноги которых там торчали из-под глыб влажной, завалившей их земли.
Сотрясение передалось и сюда. Со сводов посыпались комья земли. Над самим стариком внезапно опустился громадный камень сверху; направо стена подалась вперёд. В сильном страхе люди бросились было вперёд, да Иван остановил их. Были малодушные, кидавшиеся на землю; товарищи их подымали и подгоняли. Подземная жила, по которой они шли теперь, всё узилась и узилась. Сначала толпа двигалась по пяти человек в ряд, — теперь едва-едва можно было идти подвое. Ещё несколько минут, — и пришлось гуськом идти, один в затылок другому. Штейгер пропустил всех вперёд мимо себя и сам остался сзади. Он, один из немногих не растерявшихся, боялся, чтобы кто-нибудь не остался пластом на мокрой земле, приникнув к ней в порыве слепого ужаса.
Подземный ход продолжал узиться.
Однако, Ивана не смущало это. Он шёл так же уверенно. Он всё так же ясно видел пред собою белый облик, бросавший в окружавший его впереди мрак таинственное яркое сияние. Изредка старик шептал ему: «Иду, Господи, иду», и всякий раз это восстановляло его силы.
И теперь, когда уже локти его рук упирались в стены, а каменный свод повис над самой головой, так что факел пришлось держать на весу перед собою, старик нимало не сомневался, что его ведёт Христос, что Бог указует ему дорогу. Люди позади задыхались, потому что густой дым факелов наполнял всю эту жилу, и сверх того дышать было трудно. Тут стоял спёртый воздух, казалось, не освежавшийся несколько лет. Это сейчас же стало заметно от пламени. Оно вытягивалось бессильно, точно отыскивая кислорода для дыхания, и потом падало, едва-едва решаясь осветить густой мрак рокового хода.
Иван шёл, шёл и разом остановился.
Перед ним точно выросла груда земли. Тут был конец ходу. Глухой, он упирался в эту чёрную массу. А между тем сомневаться было нечего, старик видел теми же широко раскрытыми глазами, как светлый призрак прошёл насквозь. Он там уже, за этою откуда-то навалившеюся стеною.
— Тут, остановился Он, тут!.. — и Иван бессмысленно протянул вперёд свою костлявую руку.
Штейгер решился попытать последнее средство.
— Рой, ребята. Нужно пробить себе дорогу…
И сам в то же время сомневался, есть ли там дальше что-нибудь, кроме тех же стихийных масс земли, руды и камня. К счастью, тут было чуть-чуть пошире. Трое в ряд могли стать на работу. Живо закипела она. Пламя всё больше и больше съедало воздуху… Всё тусклее и тусклее горели факелы… Со свистом и шипением клубился дым, застилая глаза и одуряя рудокопов… Тем не менее кайла и лопаты глубоко уходили в довольно рыхлую землю.
Иван, прислонясь боком к стене, смотрел вперёд. Он знал, что там, за этою чёрною массою земли и камня, ждёт его знакомый с детства призрак.
— Живьём в могилу попали! — шепчет кто-то.
— Пропадёшь, что червь в земле…
— Есть ли что? — громко, нарочно громче, чем следует, спрашивает штейгер.
Но рудокопы, обливаясь потом, всё также упорно продолжают свою работу.
VIII
Прошло полчаса; люди, задохнувшиеся наполовину, лежали пластом. Некоторые сами лицом в землю бросались, точно им хотелось не видеть этого ужаса, ужаса смерти, здесь, в чёрной норе, за несколько сот сажень от поверхности земли. Медленнее, медленнее работали лопаты, пробиваясь вперёд, в чёрную стену, загородившую дорогу.
Вот и последние рудокопы остановились. Больше сил не было. Тщетно высоко подымались груди, горло сдавливало что-то, в виски приливала кровь, воздуха почти не было. Страшное сознание гибели проникало в душу. Теперь уже у несчастных не хватило бы сил уйти отсюда, из этой ужасной норы. Брошенные на землю факелы курились только, не освещая тяжёлого мрака. Штейгер чувствовал, что голова у него кружится.
Вот у парня, стоявшего рядом, носом и горлом кровь хлынула. Кто-то бьётся на земле точно в припадке падучей. Проклятия слышатся… Винят друг друга, старика, штейгера… Где-то послышался крик. Какой-то рудокоп в агонии схватил за горло товарища, лежавшего рядом. Самому штейгеру казалось, что мрак этой жилы наполняется какими-то красными пятнами, что-то липкое, скользкое, влажное по самому лицу его тянется в лишённом воздуха пространстве.
Он собрал последние силы. Поднялся на ослабевших ногах, взял лопату… Ударил ею несколько раз в стену… Земля осыпается под этими ударами… Сверху каменное ребро висит. Лопата под него уходит. Глухо шурша, влажные комья падают вниз… А руки всё тише и тише работают. Вот-вот лопата выпадет…