Жизнь Сперджена можно было бы представить как великий успех. Будучи пастором церкви, воскресенье за воскресеньем он собирал столько людей, сколько не собиралось в церковном здании нигде и никогда 17. Так, в 1886 году в одно из обычных воскресений было решено посчитать, сколько человек присутствовало в церкви. Оказалось, что в общей сложности утреннее и вечернее собрание посетили более 10 000 человек! 18К тому же Дж. Г. Пайк говорит, что если включить в число слушателей Сперджена и читателей его проповедей, то получается, что «собрания Сперджена посещали более миллиона человек». Популярность его проповедей была столь велика, что однажды без позволения Сперджена даже была предпринята попытка передать утреннюю воскресную проповедь по телеграфу в Америку, чтобы опубликовать ее там в понедельник. К 1899 году было издано более ста миллионов экземпляров его проповедей на двадцати трех языках 19. При его жизни было продано 120 000 экземпляров «Сокровищницы Давида» — самого многостраничного комментария на псалмы. К этому надо добавить еще 125 других его книг и журнал «Суорд энд трауэл» 20.
Когда читаешь о таком феноменальном успехе Сперджена, возникает искушение последовать ему во всем, чтобы добиться таких же результатов. Кажется, что, если бы служители делали все так же, как он, и проповедовали в полном соответствии с его вероучением, они добились бы того же, что и он, в наш век пигмеев. Однако подобные рассуждения неверны в корне — Библия говорит иначе. Неверно полагать, что Бог только дает проповедникам возможность проповедовать, а все остальное зависит от них самих. Бог не только готовит людей, но Он готовит и время для их деятельности. Как говорил сам Сперджен о Джоне Уиклифе, «Бог готовит человека для места и место для человека; для каждого глашатая есть свое время, а для каждого времени есть свой глашатай». Сперджен получил такие дары, такое воспитание, такое водительство Святого Духа, что идеально подходил на роль жнеца в истории английской церкви. «Моя жизнь, — говорил он, — была сплошным праздником урожая». Однако еще задолго до его смерти духовные условия в стране начали меняться, менялся и сам Сперджен. Если раньше он считал, что церковь наполнится уже оттого, что в ней будет верно проповедоваться Евангелие, то теперь он был вынужден пересмотреть свое мнение: «Сегодня трудно привлечь внимание к Слову Божьему. Я раньше думал, что нужно только проповедовать Благую весть, и люди сами придут послушать ее. Но сейчас я вынужден думать иначе… Я чувствую, что люди все больше и больше ожесточаются» 21.
Вряд ли кто-нибудь в XX веке разделяет мнение Робертсона Николла, что у рабочих из южных районов Лондона была некая врожденная предрасположенность к кальвинизму Сперджена. Сам проповедник отверг бы его. Он предвидел, что придет время и успех проповеди перестанет быть нормальным явлением, а мнение большинства больше не будет доказательством истинности. Он призывал людей слушать его проповеди не потому, что они пользовались успехом, а потому, что обладали божественным авторитетом. «Давным-давно я перестал считать людей, — говорил он в 1887 году. — В этом злом мире истина обычно пребывает в меньшинстве».
Поэтому я не буду рассказывать об успехах Сперджена и не буду говорить, что это или то утверждение истинно только потому, что «так сказал Сперджен». Я не собираюсь возрождать «культ» Сперджена, существовавший прежде в некоторых кругах. Культ — это уже нездоровое явление. Без сомнения, люди очень часто верили так, а не иначе, потому что так учил Сперджен, а не потому, что они нашли эти истины в Библии. Такое положение вещей вредило делу, столь дорогому для сердца Сперджена, так как нарушало приоритеты проповедника. Сперджен оставил нам в наследие не свое ораторское мастерство и не свои человеческие качества (они исчезли, как и всякая плоть), а свидетельство обо всей воле Божьей и великий принцип Реформации: мы должны взирать только на Господа и стремиться только к Его славе. Поэтому отнюдь не случайно Сперджен, подобно Ж. Кальвину, который пожелал, чтобы на его могиле ничего не было написано, попросил, чтобы на его надгробном камне были только буквы «С. H. S.».