- Вырезаю дудочку, - серьезно ответил Вотий, бросив на графиню равнодушный взгляд.
"Не узнает!" - похолодела Айна.
Мальчик помолчал и добавил с гордостью:
- Для Учителя!
"Вот оно! - воспряла духом графиня. - Ради Учителя он вернется! Не может не вернуться!"
Только бы суметь подобрать слова! Те самые, единственно верные…
И графиня, набрав воздуха в грудь, заговорила, путаясь, сбиваясь, но стараясь не замолчать ни на миг, не дать одинокому мальчику задуматься и снова уйти в себя.
Айне показалось, что она вынырнула на поверхность из стремительной и холодной горной реки. Органы чувств буквально захлебнулись от крика: яркие краски реальности ослепляли, не позволяя сфокусировать взгляд, громкие звуки давили на барабанные перепонки набатным гулом, острые камешки больно впивались в спину… Хм… В спину?
Айна, немного придя в себя и откашлявшись (на какое-то мгновение ей показалось, что она отравилась воздухом), огляделась и обнаружила себя лежащей на земле. Ее голова покоилась на коленях у Дарилена, а сам маг напряженно вглядывался в ее лицо. Казалось, он постарел лет на десять: лицо осунулось, глаза запали, обзавелись темными кругами и… что это? Неужели у него в волосах появилась седая прядь?
А Вотий?
Айна с трудом приподнялась, чувствуя дурноту и головокружение. Рядом захлебывалась слезами Маржана. Графиня обмерла. Все зря? Вотий все-таки остался там? Не может быть!
Но в голосе хани явственно пробились радостные нотки, и от сердца графини отлегло. Он все-таки вернулся!
- Вотий очнулся раньше тебя, - вполголоса сообщил маг, угадав ее мысли. - А ты все не приходила в сознание. Я боялся, что ты обменяла свою жизнь на его.
- Я… Я ничего не обменивала. Я просто попросила его пойти со мной. И каким-то образом мне это удалось.
Маг с минуту молчал, с таким неподдельным интересом разглядывая графиню, будто впервые увидел ее.
- Так вот какой дар достался тебе при рождении, правнучка Кессы[26]… - улыбнулся он, сжимая в объятиях уже почти потерянную и вновь обретенную графиню. Он точно знал, что больше никогда ее не отпустит.
Сиднарцы сидели в храмовом саду в сгущающихся сумерках. Земля быстро остывала, близость реки давала о себе знать подступающим холодом, вокруг гудели прожорливые хайялинские комары - их не отпугивал даже запах дыма, оставшегося после ритуального сожжения: уцелевшие жрецы Хайяримы проводили в последний путь своих менее удачливых товарищей. Но чужаки (вернее, уже не совсем чужаки) были не в силах встать, перейти на более удобное место или хотя бы отогнать назойливо звенящих кровопийц.
Они являли собой довольно печальное зрелище: оборванные, перепачканные землей и копотью, порядком потрепанные - без ран или хотя бы царапин ни один не остался, не говоря уж о бесчисленных синяках, ссадинах и кровоподтеках. Даже пушистый черный кот и большая белая с рыжими подпалинами собака выглядели уставшими и побитыми жизнью.
Да, зрелище было печальным, что и говорить. Но отнюдь не жалким. Разве могут вызывать жалость лучащиеся счастьем глаза, тихий, но оттого не мене радостный смех, улыбки и дружеские объятия?
Не смотря ни на что, сегодня победа осталась за ними. Пусть ценой добровольного изгнания из родного мира и немалых усилий. Они потеряли родной дом, но сумели обрести новый. И, в сущности, не так уж важно, что отныне их земляками стали не сиднарцы, алуры, киварнцы (и еще добрая сотня народностей), а хайяры, литы и… боги знают, кто еще.
Они были в самом начале пути. И перед ними расстилалось бессчетное множество дорог, ведущих по просторам нового, неизведанного мира, который им только предстояло узнать.