— Да, — прошептал я.
Эверли сделала еще несколько шагов.
— Манипулятор. Август Кинкейд – это монстр, который получает от жизни то, что хочет, и его не волнует цена. Все, что его волнует – это деньги, и алчность – это наивысший идол для него. Он тот тип мужчин, которые заточают свою девушку в их доме на два года, потому что он полный псих, и он уверен в том, что, весь мир ополчился против него, и люди готовы на все, чтобы добраться до него – даже через нее. Август Кинкейд ревнивый, властный и...
— Хватит. Я услышал достаточно, — сказал я, приподняв голову. Внезапно мне стало нехорошо, когда я осознал все сказанное ею. — Достаточно, — повторил я, чувствуя себя так, словно получил удар под дых.
У меня не укладывалось в голове то, что она сказала. Я заточил ее? На многие годы?
— Я когда-нибудь причинял тебе боль? Я имею в виду физическое насилие? — спросил я, отвернувшись, слишком смущенный, чтобы смотреть на нее.
— Нет, — мягко ответила она. — Но тогда я узнала, что насилие имеет много форм.
Я кивнул, не в силах говорить.
— Ты и правда не помнишь, не так ли? — спросила она.
— Нет, — смог ответить я, слова словно царапали мое горло.
— Ничего?
Я покачал головой, слезы жгли мне глаза, когда реальность навалилась на меня. Я был ужасным, ужасным человеком.
— Я думаю, на сегодня хватит визитов, — сказал я, так и не повернувшись к ней.
— Правильно. Разумеется. Прощай, Август.
Я поднял глаза и встретился с ней взглядом и увидел, как она разжала кулаки. Эверли подняла руку, словно хотела предложить ее мне. Пожать руку или просто прикоснуться. Она, возможно, даже не осознавала, что сделала.
Я также заметил, как тряслись ее руки, когда она протянула их ко мне.
— Прощай, Эверли, — сказал я, оборвав ее неосознанное движение.
Она остановилась, растерянно моргая, и побледнела. Я не смотрел, как она уходит, но услышал звук закрывающейся двери спустя пару секунд.
Я снова был один.
После того, как узнал, кем на самом деле являлся Август Кинкейд, я решил, что заслужил то, что имел.
Глава 5
Эверли
Мне следовало пойти прямо домой.
Райан был беспокойным человеком, и я видела, как он мерил шагами комнату, ступая по нашему потрепанному ковру, отсчитывая часы до того момента, как я вернусь домой целая и невредимая.
Тем утром я проснулась нервной и взволнованной, удивляясь тому, что я делала и почему приняла такое ужасное, идиотское решение. Я хотела спрятаться – нырнуть под спокойствие своего одеяла и прожить остаток жизни в безопасности своей кровати.
Это была обоснованная идея: я, несомненно, не была первой женщиной, которая рассматривала этот вариант. Постели дарили безопасность. Постели понимали все и никогда не пренебрегали тобой.
Вместо того чтобы отговорить меня от моего решения, Райан заставил меня встать с постели, сделал мне гренки на завтрак и еще одну вещь, которая всегда меня приводила в чувство.
Кофе. Благословенный, чудесный кофе.
Когда я села, удивляясь, как мне удалось найти такого восхитительного мужчину, он еще сильнее закрепил мою веру в него.
— Ты не можешь сдаться сейчас, — сказал он. — Ты будешь жалеть об этом. Ты всегда будешь думать о том, какой была бы твоя жизнь, используй ты этот шанс. Поэтому, даже несмотря на то, что мне претит сама мысль о том, что ты будешь находиться с ним в одной комнате – иди. Ты станешь лучше, пройдя через это.
Я сидела там в благоговейном молчании, неотрывно глядя на него, очарованная его поддерживающей натурой до тех пор, пока он не потянулся вперед и не подарил мне нежный поцелуй и тем самым не напомнил мне о том, что мой завтрак остывает. Я быстро намазала толстым слоем арахисового масла свой тост, пока Райан гримасничал и издавал рвотные звуки, когда я налила кленовый сироп на арахисовое масло.
— Это и в правду отвратительно.
— Нет, — не согласилась с ним я, — это вкусно.
Парень уклонялся от моих попыток отправить ему в рот еду самолетиком и вместо этого наполнил свою тарелку «нормальными» тостами с обычным маслом и сиропом. Так скучно.
Мы ели в благостной тишине и одновременно покончили с пищей. Я слушала, как он фальшивит, исполняя в душе одну из сорока своих любимых песен.
Когда настало время уходить, он поцеловал меня и сказал, что будет дома, когда я вернусь.
— Но ты должен работать, — возразила я.