Я знал, что я – редкость. Понимал, что ситуация уникальная, и они в плане моего лечения ступали на неизведанную территорию, но всё равно было обидно.
Одиночество. Моя уединённая жизнь.
Я человек, которого с грани смерти привели к чему? Обычно вы читаете эти невероятные истории про пациентов, которые просыпаются из комы, чтобы воссоединиться со своими семьями... жёнами и возлюбленными.
У меня не было никого.
Ничего, кроме коробочки воспоминаний, которые я не понимал.
Я придвинул ближе древний ноутбук, который больничный психолог мне одолжил, и поставил его себе на колени. Включив его, я нажал на иконку интернета и стал ждать, пока он загрузиться. Глядя на чисто белый экран, я пытался решить, с чего начать поиски — прекрасно зная, что все мои действия будут просмотрены позже.
Хитрый доктор.
Я начал с основных событий две тысячи тринадцатого года. Для начала можно было просмотреть заголовки.
Тридцать секунд спустя я пожалел о своём решении, и сделал себе умственную заметку, никогда больше не смотреть новости. Бомбёжка на Бостонском Марафоне, тайфун на Филиппинах...Правительство Соединённых Штатов закрывается. Чёрт, они не могли бы хоть иногда писать о чём-то хорошем?
Я прокрутил вниз и увидел, что Папа ушёл в отставку. Я усмехнулся.
Не мог винить его.
Я не смог продолжать. На этот раз доктор СчастливБудьЗдоров, пожалуй, действительно знал, о чём говорил. Этот простой поиск оказался таким тяжёлым для меня.
Жизнь действительно продолжалась без меня.
Люди рождались, умирали... сражались за нашу страну, всё пока я беспомощно лежал на этой кровати.
И вот я здесь, всё ещё безумно беспомощный.
Как мне всё это вернуть?
Я хотел всё вернуть.
***
Через несколько дней я оказался в другой части больницы, в знакомом офисе доктора Шнайдера. Начиная с книжных полок от пола до потолка и заканчивая массивными лампами в стиле Тиффани, я мог сказать, что доктор был любителем классики. Даже кресло, которое он мне предложил, было похоже на что-то прямиком из музея Зигмунда Фрейда.
— Вы пользовались ноутбуком? — спросил он, прекрасно зная, что нет. После моего первого поиска в интернете, прошлое лучше пусть там и остаётся. Больше плохих новостей я выдержать не мог.
— Нет, — просто ответил я.
Не прошло ещё недели с последней нашей встречи, и по тому, как сморщился его лоб и по тому, как раздражённо он щёлкнул ручкой по ноутбуку, я мог сказать, что он не верит, в то, что я прилагаю все усилия к своему выздоровлению.
Конечно, как он утверждал, что каждая травма мозга была уникальна, и понять, как он мог с такой уверенностью утверждать, что в данном случае было нормальным или «достаточным», было превыше моих возможностей.
Но опять же, я был всего лишь пациентом.
Он был парнем, сидящем в причудливом кожаном кресле, в офисе, увешанном дипломами и грамотами, восхваляющими его и его образовательные достижения. Очевидно, ему лучше знать.
Я сидел, плотно скрестив на груди руки – подсознательное отображение моего личного неудовольствия от пребывания здесь. Я каждой клеточкой своего организма был разочарован человеком, сидящем напротив меня. Этим госпиталем.
Самим собой.
Если бы мне дали выбор, перед тем как мои глаза открылись недели назад в этой больничной палате, показали бы, какой будет жизнь, я не уверен, что решил бы проснуться.
Кто бы выбрал такую жизнь?
— Вы выглядите более возбуждёнными сегодня, — прокомментировал доктор Шнайдер, записав что-то в своём планшете, перед тем как устроился, положив одну ногу на колено другой.
На мгновение я посмотрел на жёлтую папку бумаг с тёмными, чёрными каракулями его писанины, совершенно неразборчивыми с того места, где я сидел.
У всех врачей безобразный почерк?
Я тряхнул головой пытаясь понять эту неразбериху.
— Просто разочарован...
Снова строчит.
— Я заметил, вы не особо пользовались компьютером, — доктор посмотрел наверх в ожидании ответа.
— Не видел смысла.
Он хмыкнул, давая мне понять, что недоволен или даже немного расстроен. Наверное, так чувствует себя ребёнок, который выкрикивает в классе ответы, а учитель трясёт головой, подведённый провалом его учеников.
У меня не было воспоминаний детства, поэтому я не мог знать.
Может быть, я был одним из тех детей – дерзким, кто никогда не давал правильного ответа, желая выделиться. Или этот парень с безупречными волосами и чистым взглядом был образцовым учеником, боявшимся сделать даже шаг в сторону?
Наверное, смесь обоих?
Что если я никогда этого не узнаю?