— Есть ли причина? Или это за пределами моего понимания, как парня? — спросил я, вытаскивая чесночный хлеб, чтобы собрать какой-то невероятный соус из лазаньи.
— Да, но это сложно. Это старое соперничество. Просто танцевальная драма, — она пожала плечами, когда толкнула немного оставшейся пасты по тарелке.
— Даже я не понимаю, — Эверли вмешалась в разговор.
— Но ты поддерживаешь ненависть, потому что...
— Это то, что делают лучшие друзья, — сказали они в унисон.
— Понятно все с вами, — я поднял руки в капитуляции.
— Что случилось с таинственным человеком, с которым ты встречалась? — спросила Эверли, когда она начала собирать тарелки с нашего праздника.
— Он рядом, — смутно ответила Сара, самодовольная улыбка растянулась по ее губам.
— Почему ты такая скрытная?
— Я просто не хочу облажаться, — призналась она. Ее пальцы играли на ободке пустого бокала вина. — Он идеален, и я никогда не чувствовала себя так.
— И ты думаешь, что, сказав мне это, допрос закончится?
— Не знаю, — ответила она честно. — Мне просто нравится, когда он сам по себе. Прежде чем мы начнем вовлекать друзей и, — она издала дрожащий звук, прежде чем продолжить, — семью, я хочу знать, что это реально. И хорошо.
— Посмотри на меня, Сара. Это никогда не будет реальным, пока вы не перестанете скрываться.
Она посмотрела на нас, вздохнула, но просто покачала головой.
— Это другое. Я не могу объяснить, это просто… сложно.
— Хорошо, хорошо... я буду здесь для тебя, когда ты будешь готова показать этого человека. Он настоящий, верно? Я имею в виду, это настоящий живой человек? — пошутила Эверли, и смех последовал за этим. Сара показала язык, который только усилил смех.
— Очень смешно, — сказала Сара. — Да, он реален. Подожди. Надувная кукла считается, верно? — она хихикнула.
Я собрал все тарелки и направился в кухню. Звук их счастливого воссоединения последовал за мной, и я почувствовал огромную радость за Эверли.
Приятно было видеть ее спокойной и беззаботной со своим лучшим другом. Я никогда не хотел, чтобы она чувствовала себя обособленно от любого аспекта своей жизни, потому что выбрала меня.
Я никогда не хотел, чтобы она жалела обо мне. Потому что я знаю, что никогда не пожалею о ней.
— У меня есть еще несколько блюд для тебя, — сказала Сара, когда она вошла в кухню позади меня.
— Благодарю. Ты можешь просто положить их туда, — сказал я, указывая на столешницу рядом с раковиной. — И я позабочусь о них через минуту.
— Вообще-то, я хотела поговорить с тобой наедине, если ты не против.
— Конечно, — ответил я, положив пустой бокал, который мыл в раковине, чтобы обратить к ней всё моё внимание.
— Я приехала сюда сегодня вечером, чтобы вытащить Эверли отсюда с кулаками, если понадобится.
— Ты же знаешь, что я буду сражаться с тобой за нее, — улыбнулся я.
— Я это понимаю. И готова дать тебе испытательный срок, — объяснила она, ее руки сомкнулись на груди.
— Испытательный срок? — повторил я. Я переместился в сторону и прислонился к стойке, надеясь понять, куда этот разговор может привести меня. Я понял ее ярость – ее потребность защитить друга. Но я не отступлю.
— Я была другом Эверли в течение двух лет. Я была с ней, когда она подобрала свою жизнь из проклятого бетона и сложила ее вместе. До сих пор есть дерьмо, которое она мне не расскажет, что происходило в этом доме. Все, что я знаю, ты был чертовым сукин сыном.
Вздрогнув от резких слов, я перебил ее. Каждым словом можно было заклеймить мою грудь от искренности, которую я поставил за каждым из них.
— Я больше не он.
— Я начинаю это видеть. Но я до сих пор не доверяю тебе полностью.
— Это справедливо, — ответил я, оценив ее честность.
Не торопясь, Сара медленно вытерла руки о кухонное полотенце, прежде чем взглянуть на меня, выражение ее лица было решительным.
— Итак, второй шанс, Август. Сделай ее счастливой. Дай ей лучшую жизнь, которую ты можешь, потому что если кто-то и заслуживает этого, то только Эверли. Но я клянусь, если ты причинишь ей боль, я удостоверюсь, что ты никогда ее больше не увидишь. Ты понимаешь?
Кивнув головой в понимании, я сказал.
— Если я снова причиню ей боль, я не ожидаю ничего меньшего.
— Хорошо, — ответила она, бросая полотенце на стойку. — Теперь, Эверли послала меня сюда за тортом. Направь меня в сторону шоколада.
Я усмехнулся, удивляясь ее способности сменить направление беседы без особых проблем, и указал на массивный холодильник. Открыв его, девушка задохнулась. За этим последовало множество ругательств из уст балерины.
— Я думаю, что мой дублер мог заплатить ей, чтобы уничтожить меня, — почти заплакала она, вытаскивая массивный шоколадный торт размером почти с Техас.
— Нет, она просто любит тебя, — усмехнулся я, заметив свою порцию, когда она положила ее на стойку. Вероятно, это был размер всей береговой линии Мексиканского залива в Техасе.
Я не был балериной.
— И я люблю ее. Больше, чем ты можешь себе представить. Никогда этого не забывай.
— Я не буду, — поклялся я, глядя на нее пристальным взглядом. — И Сара, спасибо, что любила ее, когда я не мог.
Она не сказала ни слова, но просто кивнула.
Это был не слэм-данк (прим.: вид броска в баскетболе (а также стритболе и слэмболе), при котором игрок выпрыгивает вверх и одной или двумя руками бросает мяч сквозь кольцо сверху вниз), но в течение вечера, Сара и я смогли увидеться с глазу на глаз, и я понял, что мы оба бьемся за одну команду. Команду Эверли.
И все это имело для меня значение.
Глава 27
Эверли
Разбивающиеся волны однажды стали для меня чем-то вроде утешения. Нескончаемый каскад звуков был чем-то определённым, непрерывный уверенный вибрато (прим: вибрато – это периодически изменяющийся тон звука, по высоте, силе и тембру соответственно), убаюкивающий меня, снимающий стресс и успокаивающий тревогу, когда я не могла заснуть.
Но сейчас он лишь напоминал о том, где я.
Каждый удар волн о скалы внизу, ненавязчиво напоминал мне о том, что этот дом стал мне тюрьмой.
Он снова бросил меня здесь.
Это превратилось в такую обыденность, что я перестала спрашивать, куда он уходит.
За секунду до того, как захлопнулась дверь, мы встретились взглядом, и клянусь, я увидела в его глазах каплю раскаяния, спрятанную за непреклонностью. Но потом его снова перетянуло во тьму, и я осталась одна.
И мне некого было винить, кроме себя.
Когда-то я была сильной женщиной, кем-то достойной любви. Но сейчас от неё осталась лишь безжизненная раковина.
Волны продолжали биться о скалы, и я чувствовала себя запертой в консервной банке. Я стёрла каплю пота с брови, меряя шагами пространство туда-сюда, пытаясь скоротать время до его возвращения.
Двадцать два.
Двадцать два раза. Вот сколько раз он запирал меня здесь.
В первый раз я плакала и звала его, когда он ушел, умоляла его передумать. Что я натворила? Почему он делал это со мной?
А сейчас он уходил в тишине. Ничто не могло изменить его решение. После двадцати двух заключений, я поняла, где моё место.
Я до сих пор не понимала, почему это происходит. Да и задумываться перестала.
Оглядывая комнату, я теребила руками ожерелье, лежащее на ключицах, и изучала картины на стенах, рассеянно размышляя, замечал ли он их когда-нибудь.
Помнил ли он, с какой гордостью развешивал чёрно-белые фотографии по всей комнате? Меня ужасно смущало собственное изображение, развешенное повсюду, но он лишь обнимал меня со спины, скользя руками по телу, изучая свои шедевры.
— Я хочу, чтобы моя королева была хорошо видна, — шептал он.
Помнил ли он, как сильно когда-то любил меня?
***
— Проснись и пой! — раздражающе прозвенел голос сквозь дымку сна.
— Нет, — заныла я, вытряхивая из головы мучительное сновидение. Август больше не был призраком прошлого. Он был здесь. И он был моим.