– Если кто-то из вас войдет в дом, погибнут люди.
И, воспользовавшись случаем, сделала вид, будто совсем их не боюсь, повернулась и ушла в дом. Выждала в передней целых пять минут, но в дверь ломиться перестали – маленькая победа огра. Может, теперь они разойдутся?
Мамы с Чижиком у задней двери больше не было. Чижика я нашла в кухне, он сказал, что мама в кабинете. Он стоял над железной раковиной и прицеплял на вертел кабаний бок. Откуда взялась эта вкуснятина?
Я ощутила, что он радуется.
– Чему ты радуешься? – Я мгновенно вспылила. Неужели он доволен, что меня наказали за то, что я дала ему от ворот поворот?
Радость сменилась недоумением.
– Откуда ты знаешь, что я рад?
– Я знаю, что чувствуют люди. Наверное, это помогает ограм убеждать.
– Но ведь ты убеждать не умеешь?
– Не умею.
Вертел вонзился в мясо.
– Это откуда?
Я подвесила вертел над огнем, мясо медленно вращалось. Миг – и по кухне разлился аппетитный аромат свинины.
– Купил на рынке.
Какой заботливый!
– Спасибо.
– Подмастерье мясника помог дотащить.
Я кивнула и вспомнила свой вопрос:
– А чему ты радовался?
Вышло так, будто я его в чем-то обвиняю.
– Никто не тронул тебя за дверью. Ты цела и невредима.
Вот оно что.
Кто сможет полюбить такую тварь? Скоро я перестану нравиться даже Чижику.
– Прости, пожалуйста. Меня все злит. И я все время хочу есть и ничего не могу с этим поделать.
– Я тоже часто хочу есть.
Это меня разозлило. Человеческий аппетит не идет ни в какое сравнение с моими страданиями.
– Интересно, – добавил он, – знала ли все это фея.
Я немного смягчилась:
– Даже и не знаю, лучше или хуже, если она не понимала, на что меня обрекает. Какое ей дело, выйду я замуж или нет? Может, мне сто раз сделают предложение, а я ни одного не приму!
– Как ты думаешь, она сама-то замужем?
Я пожала плечами:
– Может, кто-то ей отказал.
Чижик – отличный собеседник и, как всегда, принялся строить предположения. Он все говорил, говорил – я даже вслушиваться перестала: хотя раньше мне его гипотезы нравились, но теперь шипение кабаньего жира было для меня важнее любых слов.
К тому же мне надо было о многом подумать, выстроить план. Оставаться пленницей в собственном доме нельзя: я навлеку опасность и на маму, и на всех, кто ко мне придет, – что на Чижика, что на будущих пациентов.
Только куда мне податься?
И для начала – как выйти за порог?
Кабанятина жарилась. Ее аромат мешал сосредоточиться, но я изо всех сил шевелила мозгами.
В конце концов у меня появились наметки плана, от которого мне стало тошно, а горло перехватило от страха.
– Останешься пообедать? Мой живот говорит, что уже полдень.
Я не знала, разошлась ли толпа за дверью. Может, Чижику и не уйти.
– А морковка в сливочном соусе будет?
Его любимое блюдо.
– А что, ее при тебе кто-то готовил? – Я подавила вспышку ярости. – Извини, солнышко. Некоторое время придется обходиться без овощей.
Мы немного постояли и помолчали, потом он сказал:
– Останусь.
Мы опять помолчали.
– Чижик… – заговорила я. – Твои родные помогут маме? Они проследят, чтобы ей хватало на жизнь?
– А ты где будешь?
– Мы обязательно вернем долг.
Если я не погибну.
– Поможем, конечно! – Чижик отмахнулся и нервно сглотнул, кадык у него дернулся. – Сам за ней присмотрю. А ты где будешь? – повторил он.
Подожду с ответом, пока мама не придет. Не хочу два раза говорить и два раза спорить.
– Спасибо.
Я села на табурет за своим столом.
Чижик сел на соседний табурет, но от его близости я занервничала – никогда раньше такого не было! – и к тому же только сильнее проголодалась. Я пересела на другую сторону стола. Надо бы пойти посмотреть, как там толпа за дверью, но я боялась, что если они не разошлись, то потеряют голову и вломятся в дом, даже если я просто отодвину занавеску.
Снова повисло молчание. Раньше я всегда рассказывала Чижику о своих больных, а он засыпал меня вопросами.
Спустя четверть часа у моей человеческой стороны назрел вопрос к нему:
– Ты уже привык, что я теперь такая?
– Когда мы в одной комнате, то да. Но когда я выхожу или ты выходишь, а потом мы возвращаемся, для меня это всегда неожиданность. И голос у тебя изменился, и, если ты некоторое время ничего не говоришь, я об этом забываю и потом удивляюсь.
Неожиданность и удивление, а не потрясение и ужас. Вот какие слова он выбрал. Все-таки он добрый.
– А когда мы в одной комнате – только скажи правду! – теперь, когда я уже давно огр, я по-прежнему уродина?